Двое на выбор

Автор: Юраан Видеть их я начал неделю назад.
Хмурое марево лекарств, делавших один день здесь похожим на другой, внезапно разбавили два сгустившихся в воздухе смутных силуэта.
Чуть позже мне удалось рассмотреть их подробнее.
Один из них, похожий на карикатурного отдыхающего из советских газет, толстячок в белой рубашке с короткими рукавами и мятых, белых же брюках находился надо мной слева. Чтобы его увидеть, мне надо было слегка зажмурить правый глаз и скосить вверх-налево оставшийся. Как при стрельбе, только смотреть не на бумажное яблоко мишени, а на вполне человеческую фигуру, размером, правда, не больше кошки, висевшую в воздухе. Будто плотно накачанный гелием шарик. Облик незнакомца в белом дополняли растоптанные сандалии времен первых полетов в космос и венчик седых волос вокруг розовой плеши. Лицо этого персонажа, для контраста с волосами и старомодной одеждой, было довольно юным, круглым и без морщин.
Второй…
Как ведется, второй был полной противоположностью белому. Худой и подтянутый, он обладал густыми черными волосами, выдающимся носом и в целом смахивал на какого-то смутно знакомого рок-музыканта. Что-то из доисторических Uriah Heep, гитариста или кого-то в этом роде. Узкие джинсы, казаки и короткая кожанка. Смотреть на второго приходилось наоборот, прищурив левый глаз и старательно кося правый.
Увидеть обоих одновременно мне не удавалось.

Лечащий врач обычно заходил с утра. Переодевшись в ординаторской и выпив стартовую кружку чая, он надевал халат и не спеша обходил полтора десятка своих пациентов, разбросанных по мужским и женским палатам.
Спешить ему было некуда; нам, впрочем, тоже.
- Здравствуйте, Геннадий Константинович!
- Здравствуйте, Владимир Юрьевич! Как вы сегодня?
Я заметил, что силуэты, остальное время бестолково болтавшиеся над моей головой, при появлении доктора взлетали немного повыше и почти прекращали жестикулировать, немо открывая рты. Затихали, что ли?
- Нормально. В пределах заболевания, так сказать…
На мою невинную шутку врач отвечал поджатыми губами, поправлял очки и внимательно разглядывал углы палаты. Смотреть на меня ему, здоровому человеку, было, наверное, не очень приятно. Я и сам избегал разглядывать соседей по палате.
Проходившие уже не первый курс терапии вызывали меньше жалости, да и сами как-то притирались к вынужденным лысинам и постоянной дурноте внутри. На тяжелых смотреть, конечно, было больно, – но с ними днем постоянно сидел кто-нибудь из родных, слегка сглаживая впечатление. Гораздо больше сочувствия вызывали впервые попавшие в эти стены – как правило, молодые парни, старательно пытавшиеся делать вид, что все в порядке, подлечат-отпустят. Еще кредиты за машины не выплачены и скоро открытие охотничьего сезона… Эти, как правило, сперва отказывались от противорвотного и много улыбались. Поблевав полночи в туалете, они дружно соглашались на лекарства и заметно мрачнели.
Впереди у них было осознание того, что они ничем не лучше окружающих.

- … у вас еще не повышенная температура, Владимир Юрьевич, - продолжал ритуальную для нас обоих беседу доктор. – Меньше тридцати восьми и сбивать не надо. Ну, вы же не первый раз, сами все знаете. После четырех курсов сделаем томографию. А потом уже будет понятно, как нам лечить вас дальше.
Врач продолжал рассматривать что-то невидимое мне теперь уже за окном.
Я скосил правый глаз и посмотрел на чернявый силуэт. Тот ответил мне спокойным взглядом и отвернулся. Спокойным – это замечательно! Спасибо, хоть смерти в его глазах не было. Она у всех здесь была – начиная от заведующего отделением, профессора с застывшим в немой боли взглядом, от врачей и медсестер, до время от времени заходивших по хозяйственным нуждам мужиков-рабочих в непременно испачканных мелом ватниках. Я молчу про больных. У нас смерть была внутри, вольготно купавшаяся в разбавленной физраствором крови, в увеличенных лимфоузлах, в причудливо поедавших плоть метастазах.
- Спасибо, Геннадий Константинович! Будем надеяться на лучшее.

Я стал здесь вежлив.
Очень вежлив.
Никогда не был, а здесь - стал. Воздух, что ли, так действует или смесь из ядов, текущих через прозрачные трубки капельниц в потемневшие вены?
Обрадованные уходом врача силуэты спустились пониже и снова затеяли свой безмолвный разговор. Белый смущенно тер одной рукой нос, а второй тыкал куда-то в мою сторону. Черный, напротив, был скуп на движения и как-то расслаблен.
Из коридора накатила волна тяжелого капустно-хлебного запаха, предварявшего появление завтрака. Не боль и страх, а реакция на запахи стала, как ни странно, одним из самых сложных испытаний за все время пребывания здесь. Жутко неприятно было ощущать любые ароматы пищи – от невинного колбасного духа до знакомого всем лежавшим в больницах капустного монстра, выдаваемого за полезный супчик. При этом дешевый спиртовой лосьон, которым каждое утро буквально обливался сосед справа, не вызывал вообще никаких ощущений.
Словно невидимая рука нажала кнопку на таком же невидимом пульте, и я стал слышать беседу непонятных персонажей над головой.
Да, да, именно так, с полуслова.
- …брось ты, Черный! Нормальный он мужик. Не повезло просто, так бы и до восьмидесяти прожил. Тут антилотерея, что я тебе объясняю-то?
- Угу. Но забрать его надо к нам, Белый. Нихера ты меня не убедил!
Вот оно как: у них и голоса разные… Белый слегка писклявил, как подросток, а черный говорил тяжелым медленным голосом. Как говорится, с металлом. Правильно, оно ему к униформе очень даже подходит.
- Нет, нет, уважаемый коллега! Ничего пока не решено, не надо торопиться с выводами. У меня большие надежды на его выздоровление.
- Пошел нахуй, - уверенно и ёмко ответил Черный. – Какие надежды при четвертой стадии?
Леонид, мой сосед слева, доживавший, по общему мнению последние пару месяцев и положенный по немыслимому блату в отделение вместо хосписа, протяжно вздохнул и начал садиться в кровати, опустив одну ногу на пол. Хрен с ними, с силуэтами, надо помочь мужику встать. Я отвлекся от беседы над собой и тоже сел, протянув Леониду руку. Тот схватился за меня слабыми пальцами и всё-таки сел, нащупывая ногами тапочки на полу.
- Спасибо, Вова… - Он смотрел куда-то сквозь меня, сквозь стены палаты, словно уже начал видеть понемногу ту сторону. – Сейчас, отдышусь… В сортир надо.
Я молча кивнул ему. А хорошая мысль, тоже, что ли пройтись? В палатах были только умывальники, а туалеты, пропахшие хлоркой и запрещенным в больнице куревом, были в конце длинного коридора. Для здорового человека – четыре десятка шагов и поворот налево, к дверям. Для нас – целое путешествие, особенно с пластиковой бутылкой капельницы, поднятой вверх, чтобы кровь не шла в обратную сторону. Пока не начались процедуры, надо бы пройтись. Потом, впрочем, тоже придется идти. Не в человеческих силах выдержать три литра жидкости в вену залпом и не поссать.
- Пойдешь, Володь? – также глядя сквозь, спросил Леонид.
- Пойду, - согласился я и, прищурившись, глянул вверх. Белый смотрел на меня взглядом, который любят изображать иконописцы: скорбь и безнадежность. Довольно неприятно, когда на тебя так смотрят.
Мы с Леонидом медленно пошли к выходу из палаты. Он шел впереди, тяжело переставляя почти не гнувшиеся в коленях ноги, как внезапно ожившая статуя. Я не обгонял, торопиться было особенно некуда.
- Володь… - негромко спросил Леонид. – Ты вот пацан молодой, ответь мне на один вопрос.
Молодой? Ну, сорок два против шестидесяти – да, наверно…
- У меня деньги лежат в сберкассе, - не дожидаясь моего ответа, продолжал сосед. – Я сейчас помру, там на похороны, то, сё, короче, хватит. Я о другом. Хочу внучке подарок сделать на пятнадцать лет, чтобы на память… Ничего не понимаю, что им дарить сейчас, чтобы надолго?
Он остановился и, тяжело дыша, оперся плечом о стену.
- Компьютер какой-нибудь, а, Володь? Чего у них там сейчас, планшет?
- Не знаю, Леонид, может, лучше кольцо какое или перстень? Планшеты эти на год-два, потом устарели и в помойку. А украшения на всю жизнь.
- Да я в них не понимаю нихуя, - задыхаясь, ответил он. – В компьютерах, правда, тоже…
Лязгая подставкой с капельницей, навстречу медленно прошла женщина в халате и платке, повязанном низко, по самые брови. По самое место, где раньше были брови.
- Я и сам не силен, Леонид. Но, думаю, лучше украшения. Дочка придет, ты у нее уточни. Я бы кольцо подарил, а ты – как знаешь, конечно.
Он медленно кивнул, отлепился от стены и пошел дальше.
Чертов коридор! Я после первой химии в нем пару раз падал, пока добирался от туалета в палату. Просто зеленеет все перед глазами, ноги становятся ватными и начинаешь оседать вниз, как мешок. Один раз посидел на корточках и умудрился встать, дойти, а во второй медсестры совали под нос нашатырь и вели под руки.
Я присел на неудобную скамейку, стоявшую у стены. Что-то и сейчас идти было тяжеловато, да и не сильно пока приспичило. Лучше отдохнуть. Леонид скрылся за углом, а я вот посижу пока.

- …точно тебе говорю, коллега! Ему к нам надо, только к нам. Видишь, жалость в сердце осталась, сочувствие к ближнему, а, стало быть, любовь.
Белый вертелся где-то рядом, но за пределами зрения.
- Да говно человечек-то, что ты его к себе тянешь? – Черный говорил еще медленнее, чем раньше, растягивая слова как магнитофон с севшими батарейками. Хотя, кто их помнит сейчас, магнитофоны-то? – Врал, воровал, блядовал. Чего там у вас еще в заповедях? А, гордыня непомерная, опять же.
- Но ведь раскаивается… - пискнул Белый. – Есть ещё…
- Да ну нахуй, чувак! Куда ему раскаиваться – он грешник же конченый! Кстати, ты в курсе? Он ведь нас слышит. Видно, скоро уже ко мне, скоро.
Я прищурился и посмотрел налево. Белый выглядел растерянным. Он шевелил губами, стараясь придумать какой-то ответ, и с сомнением посматривал на меня сверху.
- Шли бы вы оба в жопу, а? – прошептал я. – Я бы лучше пожил еще. Еще немного. Хоть до того, как своим внучкам начну подарки выбирать.
Раздался холодный смех, медленный и тяжелый. Словно Черный не знал, как это делается и учился смеяться прямо на ходу.
- Нет уж, человечек! Тебе всё, пиздец. Вопрос только, куда потом. Сам-то как думаешь?
Я закрыл глаза и откинулся на спинку скамейки, заставляя рассеяться застилающий глаза туман. Было почему-то очень нехорошо, зря я без надобности попёрся в коридор.
- Да какая мне разница – куда потом, – прошептал я. – Везде хорошо, где…

- Вова, чего расселся? В сортир не пойдешь, что ли? Эй, слышишь меня? Ты чего это?!... Марина, Марин! Зови Константиныча! Да хоть кого зови, Вовке плохо… Хорош придуриваться, зови уже! Ох, блядь, откачивать надо парня! Марина!!! Он уже не дышит, похоже…