Домогаров

Автор: дважды Гумберт Макаровы предложили Даше пожить в их квартире, пока они будут в Томске. Даша сразу же согласилась. Она соврала Игнату, что едет в гости к маме. Отпросилась с работы (летом какая, к черту, работа?). Начальник, конечно, по-свойски поддел: «Что, Дарья, в Крым, наверное, собралась? Правильно-правильно. Отдохни. И наставь своему остолопу рога».
Даша не собиралась наставлять Игнату рога. Но и отдохнуть от него очень хотелось. Он надоел ей своим вечным нытьем. Нет, надо выражаться точнее. Он заебал ее. Жалобами на жизнь, какими-то необоснованными претензиями и подозрениями. Заебал своей постной рожей. Когда он обкурен, то вовсе не замечает ее, весь такой в себе. А когда травы нет – ноет и ноет. Да не просто так ноет, а с какими-то невероятными понтами. Я, мол, как Христос, распятый на двух перекладинах. И где тот сердобольный легионер, что ёбнет меня копьем в печень? Я – как солдат-пехотинец, что топает от самой Москвы. И где мой Берлин, я тебя спрашиваю? Где купол рейхстага, над которым я хочу водрузить серый штандарт экуменического похуизма? Я как Магеллан, я как каторжанин – ну и так далее. Это невозможно переносить. И с каждым годом Игнат становится всё более нудным. Нельзя в тридцать лет быть таким долбоебом. Иногда Даше даже хочется Игната убить. Ну, ткнуть, например, ножницами, как он напрашивается. Или подсыпать ему в кофе какой-нибудь яд. Хотя где его взять? В смысле, не кофе, а яд. Где нормальные люди его достают? В аптеке так прямо не спросишь. Убить, но не серьезно, слегка. Понарошку, по-детски. Чтоб он только взялся за ум. Бросил эту траву, рэп этот свой дебильный. Нашел бы хорошую работу, как все. Чтоб стал таким, как раньше – весёлым, чутким, непредсказуемым. Но так ведь нельзя. Так ведь не бывает, чтоб убить понарошку. Почему не запретят этот рэп? Траву же вот запрещают. А рэп почему не запретят? Почему не запретят взрослым мужикам ныть? Странно это всё, странно.
Эта и подобная чушь лезла Даше в голову, пока она ехала до Сеятеля. Выйдя из маршрутки, она перешла шоссе и железнодорожные пути. Шла не спеша, воздух загустел от зноя. В ушах – звон, в голове, на сердце - туман. Поднявшись на лифте на последний этаж высотного дома, она долго звенела связкой ключей, отпирая двойную дверь. Наконец, все четыре замка ответили ей взаимностью, и Даша проникла в макаровскую квартиру. У порога бросила сумку с вещами и сразу прошла на балкон. Тут-то ее и посетила впервые эта идея.
«Бросить Игната. Я должна его бросить!»

В час заката Даша сидела на балконе и прихлебывала красное вино. Из комнаты негромко звучала музыка композитора Бадаламенти. Внизу всё было крошечное. По Бердскому шоссе сновали малюсенькие машинки. Шоссе блестело, точно стеклярус. Музей железнодорожной техники выглядел с высоты в точности как детский набор из моделек. Высота давала ощущение покоя. С родственной лаской невидимая рука гладила Дашу по голове. Далеко-далеко, над верхушками сосен, переливалось свинцово-опаловое марево. Оттуда катилась короткая летняя ночь.
Даша ярко вспомнила, как познакомилась с Игнатом в одну из таких же ночей, пять лет назад. Это было в каком-то душном клубе на Пироговке. Игнат был бритый под ноль, в черном спортивном костюме, долговязый, нескладный, смешной. Он принимал участие в рэп-батле. Это когда парни берут микрофон, и гримасничая, как обезьяны, ругают друг друга. Бывает, дело доходит до драки. Но в тот раз всё было мирно. У Игната вся правая рука от плеча до кисти была покрыта тату. А левая сторона его шеи тогда еще была чистая, не было на ней этого показушного синяка. Игнат хвастал, что у него есть разряд по тайскому боксу. Пиздабол. Да, он тогда был такой интересный. А познакомила их Ленка Макарова. Теперь Ленка живет в Эл-Эй. В Калифорнии… Мда-а. А Дарья сидит одна в квартире ее родителей и пьет вино. В первый раз они попробовали вино в седьмом классе. Вот прямо здесь выдули бутылку Токая из заначки ленкиного папы. Потом болели, и ленкина мама ставила им компрессы. Может, Ленка в скайпе сейчас? А о чем говорить? Я типа щас у твоих родаков, да? Вот охуенная новость!
Даша поморщилась, встала и голым животиком прислонилась к теплой полоске железа. Рука с бокалом вина замерла над уютной бездной. Балкон у Макаровых какой-то карликовый, декоративный, с низеньким ограждением. Весь заставлен ящиками с цветами. Эти цветы Даша должна поливать. Ха-ха, типа горничная. Из окон точно такой же «свечки», стоящей напротив, наверняка хорошо видна ее точеная фигурка. Даша небольшого роста, у нее снежно белая кожа, прямые, светлые волосы с необычным синеватым отливом, строгие серые глаза. Юное ее лицо как будто нарисовано японским художником-извращенцем. Возможно, она не красавица. Хотя почему это не красавица? Вот Ленку точно красавицей не назовешь. Однако та как-то подцепила этого своего мохногрудого и хромоносого. И теперь счастлива вот. Вроде как. А он даже по-русски-то толком ни бэ ни мэ. В прошлом году Даша ездила к ней в Калифорнию. Что-то новое, неприятное появилось в Ленке. Что-то хитрое и блудливое. Она так расползлась, располнела. Стала бабой. И Америка, в общем-то, тоже. Показалась бабой. Такой дебелой бабой-кассиршей. Которая никого не любит. Себя только любит. И никто там друг друга не любит. Наверно. Каждый думает, он пуп истории и земли. Глупо же? А этот муж ленкин так странно зыркал, поглядывал. Что называется, ел глазами. Ленка, по-моему, заревновала. Зря. Да все мужики, если задуматься, странно смотрят. «Хочут» ее. Вожделеют. Домогаются. Да, вот точное слово. И это давно происходит, давно началось. Давно царапают дашино тело взгляды чуждых, посторонних мужчин. Где попало впиваются. На улице, в метро, на работе. Пора бы привыкнуть уже. «Заламинироваться». А всё что-то не то мерещится. Отчим тоже порою как взглянет – аж душа в пятки. А вот Игнат? Как он смотрит, смотрел? Да никак уж не смотрит. Игнату, похоже, всё уже похую. Время от времени (реже и реже), по лицу его пробегает тень неискренней нежности, в дрогнувшем голосе появляется неприятная нотка, - и тогда Даша уж точно знает, что ее мужу приспичило. Чтоб она встала перед ним на колени и взяла в рот. К этому в последнее время и сводится вся их интимная близость. Или секс, как говорят американцы. Но секс – это не близость. Вот у Ленки, наверно, именно что секс. Ибо какая может быть близость с таким уродом?
Голова вдруг закружилась, и Даша отшатнулась от хлипких перилец балкона. Вино выплеснулось из бокала на грудь. Рубиновая капля быстро сбежала по изгибу бедра и впиталась в белую ткань трусиков.
Бросить Игната? И что? Что, блядь? Одной спать, ночевать, принимать пищу? С собой разговаривать? Жить одной? А она сможет? Да и почему одной-то? Все же кого-то находят себе. Ведь обязательно, стоит только того захотеть, кто-то появится. Кто-то отделится от невыразительно-серой и напряженно-внимательной толпы, что стережет, окружает, не дает ей пройти с самого детства.
Я затерянный, маленький остров среди океана, меня лижут соленые волны, ха-ха.
Даша вздохнула и смахнула ладонью след от пролитого вина. Потом улыбнулась и вылила остатки вина себе на живот. Похлопала, размазала. Живот был плоский, вино – липкое.

А ночь была ужасной. Даша долго ворочалась, обливаясь потом. В голову лезли образы каких-то несуразных вещей. Чугунные утюги, хомуты, коромысла, горшки и ухваты как будто неповоротливо танцевали перед нею, выстраивались в вереницы, круги, чтобы снова рассеяться, разбежаться, как тараканы. Потом, едва она только заснула, из макаровской прихожей грянул гром. На мгновение Дашу буквально парализовало от ужаса. Она встала, зажгла свет. На часах было два ночи. Осторожно заглянула в прихожую. На полу лежала большая коробка, из нее высыпалась всякая металлическая ерунда.
«Скобяные изделия, - отстраненно подумала Даша. – Вот же сука блядь нахуй!»
Должно быть, она случайно сдвинула коробку, когда вошла с улицы в тесный коридорчик. И вот вся эта дребедень, вся эта сраная мелочь, похрюкивая, роилась, ворочалась, постепенно смещая центр тяжести коробки. А когда Даша заснула, и ритм дыхания у нее изменился, - маленькие ключики, гвоздики и шурупы разом пошли на штурм и устроили переворот.
Даша собрала железки в коробку и задвинула ее под вешалку. После чего сразу заснула.
В пять утра зазвонил макаровский домашний телефон. Даша решила не брать. Телефон звонил долго. Наконец, Даша подошла и взяла трубку. «Да!» Тишина. Никто не ответил.
А может быть, ей это приснилось?

Даша проснулась за полдень и долго не могла понять, где находится ее тело. Бесцветно тукали настенные часы. Ангельское личико в зеркале показалось ей незнакомым. Оно чем-то напоминало мордочку черепахи. «Прямо не Даша какая-то. А Саша. Точно, вылитая Саша», - зло подумала она.
День был пасмурный, дул сильный ветер, и чего-то сильно хотелось.
Саша прошла на кухню и открыла мартовский холодильник. С жалобным воем оттуда медленно вылетел седой шмель и, бухнувшись на пол, умер. Саша взвизгнула. Но интереса к еде не утратила. В холодильнике было на что посмотреть. И копченое сало. И что-то розовое в вакуумной упаковке. И унылая картошка. И жухлые листья салата. И банки с вареньем. И синее яблоко величиной с кулак боксера. Но не было того, что хотелось. Саша выложила на стол всё, что было внутри, пока в холодильнике не стало пусто. И только тогда поняла, чего она хочет. Это ее напугало всерьез, поразило. Странное и непривычное было желание. Это было то самое «desire», про которое часто поется в американских песенках. И это «desire» было достаточно сильным, чтобы можно было выбросить его из головы. Desire c большой буквы. С Игнатом было иначе. И с Моргулисом. И с тем лысым парнем, учившимся на дирижера. И с братьями Перцевыми. И с Раулем. И с Филаретом. И с Пинчуком. И раньше еще, с одноклассником Петей Савицким. Который, как говорят, спился и что-то там учудил. Нет, всё это было не то, из другой оперы. Можно сказать, что секс (тьфу, блин, что за мудацкое слово!) был до сих пор для Саши чем-то вроде игры, в которую охотно играют все взрослые люди. А то новое, что она в себе вдруг приоткрыла, относилось к другому какому-то разряду или слою реальности. Высшему или низшему – непонятно. Но оно было настоящим, это желание. И шло это не от ума, как обычно. А от чего-то другого, что ей не принадлежало, что она не умела, не могла контролировать. Я - что? Так до сих пор и не повзрослела? – растерянно подумала Саша. Вот те и раз. А еще упрекаю Игната.
Саша съела кусочек алтайского сыра и четвертинку яблока. Часы тикали громко и важно. Будто были наделены сознанием. Будто игнорировали ее присутствие. Саша легла на диван, закинула одну ногу на спинку и включила телик. По странному совпадению по всем каналам шли фильмы с участием актера кино по фамилии Валентин Домогаров. И только по одному показывали президента страны. Домогаров Саше никогда не нравился. На осьминога похож, заколдованного в человека. Но сейчас она почему-то не могла оторвать взгляд от его пропитой, порочной физиономии. Выключив звук, она долго смотрела сразу несколько фильмов, переключая каналы, едва только актер Домогаров в силу сценарной гравитации ненадолго выпадал из кадра. Спустя какое-то время, рука уронила пульт, и Сашей овладела дрёма. В этой дрёме всё двигалось и скакало. Саша видела ярко-зеленый лес, утонувшие в зелени рыжие руины какого-то храма. Иногда она видела вдалеке ярко-синее море. Картинка была четкой, но у Саши не было времени осмотреться. Ибо она бежала по лесу в чем мать родила. И истошно вопила. Но не от страха вопила. А от удушливой, ослепляющей радости. За ней кто-то с рычанием гнался, наступая на пятки. Огромный и черный, в шкуре, едко пахшей козлом. Падала, снова бежала, давясь от смеха. А преследователь не спешил, давал ей возможность подняться, снова уйти в отрыв. Только жарко дышал ей в спину, обволакивал сладким туманом полуденной грёзы. Страшный, желанный, отталкивающий, родной. Саша знала, что спит и в любой миг может проснуться. Но так же она понимала, что она вовсе не Саша, что никакой Саши в природе не существует. А есть Диотима, вечно юная богиня любви, которую все люди, животные, духи и боги хотят, «хочут» и домогаются. Но никогда не получат, никогда не смогут познать в непосредственном ощущении.
В сно-видение пулей ворвался звук телефона. Саша невольно схватила трубку, произнесла, сонно, капризно: «Ал-лоу».
Трубка молчала. Точнее, в ней что-то как будто побулькивало. Звук был далеким и нереальным. Словно звонили со дна океана.
- Ал-ло, - громко повторила Саша. – Кому вы звоните? Если вы к Мартовым, то они уехали в Омск на неделю. Будете говорить? Не желаете? Ну и ладно. Бай-бай.
Она положила трубку. И сразу же телефон зазвонил снова.
- Блядь, ну заебали же! – и Саша выдернула штепсель из розетки. – Какого хуя?
Телефон смолк. И Саше вдруг стало страшно. Зачем она говорила… с этой булькающей тишиной? И зачем сказала ей «бай-бай»? А если она обидится?
Что-то было не так с этими звонками. Саша посмотрела на часы. Она спала минут двадцать. Захотелось оливок. Она вспомнила, что есть вскрытая банка. Пошла на кухню, понюхала банку. Папа Мартов – настоящий полковник. Он бы этого шалуна уже матом покрыл. Черт, вся вспотела. Надо принять душ.

Вечером Саша надела черные очки и пошла в супермаркет. Шла она мелким шагом, точно незрячая. На ней была только просторная, клетчатая темно-красная рубашка, изначально принадлежавшая Игнату, и босоножки. Саша не знала, что хочет купить. Вот если бы в супермаркете продавались… мужчины. Живые мужчины. И разные, чтобы можно было пробовать их, выбирать. Эта нелепая мысль показалась ей очень смешной. Она прислонилась к березке и долго смеялась, пока одна из машин, проезжавших мимо, не посигналила ей.
В сумеречном небе порхали какие-то пташки. Деревья, казалось, не стоят на земле, а держатся ветвями за воздух. Над парковкой перед супермаркетом звучал русский рэп, у машин с откинутым верхом вальяжно переминались крепкие парни с наколками на руках и ногах. Саша бросила на них презрительный взгляд из-под темных очков. В супермаркете пахло горячей искусственной кожей. Саша взяла корзинку и отправилась за покупками. Было довольно людно. Но интересных мужчин в супермаркете определенно не было.
«Этот наверняка сейчас следит за мной, - тихо подумала она. – Он везде. Но я его не боюсь. Он у меня на крючке».
Неожиданно она увидела негра. Он стоял и угрюмо взирал на бутылки с крепким алкоголем. Кеды, подвернутые до колен черные треники, майка на лямках. А на голове у него была не бейсболка похабная, а натуральная шляпа. Саша ни разу не видела, чтоб мужчина носил такую старомодную шляпу. Вероятно, это требовало определенной отваги. С другой стороны, негр был невысокого роста, щуплый, невзрачный какой-то. Ну, совсем малорослик. Разве негры бывают такими тщедушными? И лет ему было за сорок. Саше стало вдруг жалко его отчего-то. И вдобавок она ощутила приятный прилив жизненных сил в самом низу живота. Дыхание стало стесненным. Саша заволновалась. Негр оглянулся, с испугом заметил ее. Глаза у него были выпуклые, покрасневшие, грустные, кожа имела красивый фиалковый оттенок. Он быстро взял с полки две пол-литровые бутылки «Беленькой» и направился к кассе. Саша схватила запотевшую бутылочку «Кока-колы» и бросилась следом. На кассе он спросил две пачки сигарет «Ява золотая». Голос был хриплый и без акцента.
- Что, Жека, - кокетливо улыбнулась пухлощекая кассирша, - снова в забой?
- Как получится, - сухо ответил он.
Как на веревочке, Саша пошла за темнокожим в шляпе. Негр шел, широко болтая руками. В каждой была зажата водочная бутылка. Дойдя до поворота на Российскую улицу, он резко обернулся и произнес:
- Послушай, дамочка! Ты! Отъебись, да? Пошла вон!
- Что-о? – протянула Саша. – Да как вы смеете! Я вовсе и не за вами иду.
А сама сделала несмело-порывистый шаг вперед.
- Да нет. Ты точно за мной идешь. Чего тебе? Ну?
- Я… Я просто хочу вас обнять, - призналась Саша и почувствовала, что вся пылает и светится.
Негр засунул одну бутылку под мышку, протянул свободную руку и взял Сашу за подбородок.
- Ты так – ничего. Просто куколка. Как тебя звать?
- Меня? – Саша вдруг растерялась. – Я Диотима!
- Нихуя себе имечко! – негр широко улыбнулся; зубы у него были гнилые. – Ты чо, под кайфом, что ли? Вмазалась чем-то? Зрачки у тебя – пиздец просто. Смотри, еще выцепят.
- Я… я не под кайфом. Я… со мной странное что-то творится.
- Ну-ну. Я так и понял. Ну, если тебе так хочется, прям невтерпёж, то обними меня, Диотима. Ну, смелее, - он заключил Сашу в объятья и чмокнул в лоб. – Я понимаю, что это моя харизма так на тебя действует, Диотима. Но и ты меня тоже пойми. Я не обделен вниманием женского пола. Меня просто тошнит уж от вас, чокнутых русских баб. Ты меня понимаешь? – негр заглянул ей в глаза, после чего ласково, но настойчиво оттолкнул ее от себя. – Ступай, девочка. Не буди во мне зверя. Эй, я тебе русским языком говорю.
Саша нахмурилась, протестующе подняла сжатый кулак. Жека снова привлек ее к себе и подул ей в челку. Сашу обдало перегаром.
- Послушай, что я сейчас скажу, - сказал негр. – Никогда не теряй контакта с реальностью. Как бы тебе ни было больно и тяжело – не теряй. Держись за нее, цепляйся как можешь. Потому что если раз потеряешь контакт с реальностью – всё, ты заблудилась, пропала. И никто тебя не найдет. Просто подумай об этом. А теперь исчезни.
- Постойте! А… а вам нравится рэп?
- Рэп? Я его ненавижу. Чао, коза.
Он ухмыльнулся, щелкнул себя по шляпе и пошел себе дальше по улице Российской.
Саша долго провожала его оцепенелым взглядом. Потом перешла дорогу, хладнокровно вошла в непроглядный мрак леса и упала на теплую хвою. Зарыдала, стала кататься. Легла лицом вверх. Между черными силуэтами сосен виднелось темнокожее небо.
Кто я такая? Кто я вообще? Где я? Что я здесь делаю? Почему у меня такое странное чувство, что меня нет, что я не достойна любви?

Саша не была удивлена, не была и напугана, когда телефон Мартовых снова затрезвонил посреди ночи. Она с готовностью взяла трубку и напрямую спросила:
- Вы Домогаров? Я вас спрашиваю? Вы Валентин Домогаров? Почему вы следите за мной? Чего вы хотите?
В трубке громко булькнуло и раздался протяжный, нечеловеческий вздох.
- Вам плохо? – догадалась Саша.
В трубке снова вздохнули. Будто большой пузырь лопнул.
- Вам очень плохо?
Отдельные влажные шорохи слились в ровный, протяжный гул.
- И мне сегодня очень плохо было, - равнодушно призналась Саша. – Я в лесу два часа проплакала. А потом подумала, чего я плачу? Чего мне от жизни надо еще? У меня есть Игнат. Какой-никакой, а муж. Мама есть. Ленка опять же Мартова. То есть, Макарова. И меня, меня одной – целых три. И это только те, что я знаю. Даша – такая вся примерная, сдержанная, хоть в телик ее сразу суй. Сашка – та, в общем, плохая девчонка. Может выпить вина, матерится. Страдает по невозможной любви. И еще есть Диотима. Она – настоящая жрица. Хотя ей здесь, конечно, не место. Поэтому она почти и не высовывается из меня. Что еще? На работе меня, вроде, ценят. А у вас, Домогаров, есть работа, друзья? Сколько вас там? Дохуя? Дохуя. И все несчастны? Боже мой, как же я вам сочувствую, Домогаров! Ну ничего. Вы, знаете что, вы не отчаивайтесь, не впадайте в полнейшее отрицание всех и вся. А может, споем? Пение благотворно влияет на психику. Раньше я пела в церковном хоре. Не поете? Совсем? А я еще и танцую. Меня даже в Италию звали. Там все танцуют. Но я не поехала. Потому что очень люблю Россию. Я бы умерла за нее. А у вас есть родина, Домогаров? Сколько вам лет? Где вы прописаны? Всё молчите. Я любопытная, да? Ну, тогда ладно. Можете иногда мне звонить. Но не часто. Сюда не звоните. Это квартира Мартовых. То есть, Макаровых. Я здесь случайно и временно. Я вообще… не уверена… что я здесь… и сейчас.
В трубке взбурлило, и чей-то потусторонне далекий, скрипучий, дурашливый голосок, произведение нечеловеческой глотки, произнес достаточно внятно:
- Гуманненько.

Утром Даша включила свой мобильник. Незамедлительно позвонил Игнат.
- Дашка, блин, ты чо телефон отключила? Ты пиздец блядь. Что это за фокусы?
- А что такое?
- А ничо, блин. Слушай, я так странно себя чувствую. Словно я астронавт, который в одиночку летит к далёкой-далёкой, безнадежно далёкой звезде. Представь, нет, ты только представь. В одиночку, один на один с бездной космоса…
- А я кто тогда? Продукт твоего чертового воображения? – быстро прервала его словоизвержение Даша. – Навеянный бризом фантом? Подушка, в которую можно сморкаться? Может, мама твоя? Кто, кто я для тебя?
- Чего?
- Вот и подумай, чего.
- Дашка, все нормально? Чота голос у тебя… странный какой-то. Как из колодца.
- Нормальный у меня голос.
- Ты где вообще? – голос Игната упал. – У тебя… У тебя кто-то есть?
Даша подумала и ничего не ответила.
Она налила воды в оранжевую лейку с нарисованным осьминогом и стала поливать цветы.