Сага о Ласковом Мае (на конкурс)

Автор: Шева Родился он в потомственной семье интеллигентов. Это был плюс. Минус был в том, что родился он в аккурат вскоре после революции. Поэтому и имя было у него несколько странное, - Май. В честь Первомая, славного праздника пролетариата и трудящихся. Родители, молодцы такие, уже тогда прочувствовали генеральную линию партии, и кто в доме хозяин. Что значит - кондовая интеллигенция. Но на фоне Виленов, Октябрин, Электрофикаций и прочих акаций-фигаций его имя звучало весьма прилично. Опять же, очень удобно, - всего один слог. Когда подрос, и у большинства пацанов во дворе появились клички, как правило - сокращения от имён или фамилий, иногда - смешные или даже обидные, у него проблем не возникло. Май - он и в Африке Май. Да и нрав у Мая был лёгкий, весенний, майский. Одна только у Мая была черта, которая заметно выделяла его среди приятелей, и о которой ни сном ни духом не знали ни отец с матерью, ни другие родичи. Интуитивно он понимал, что если бы узнали, - досталось бы ему на орехи. Поэтому черту эту дома он тщательно скрывал, а рассказывать в их компании что-то о дворовых забавах родителям считалось западло. Хотя многие пацаны его страсть не одобряли. Почему-то Маю очень нравилось мучить животных, птиц, даже мелкую живность. Бабочкам и майским жукам он с наслаждением отрывал крылья и конечности. Причём - не спешил, ему нравилось тянуть процесс. Когда прочёл «Муму», на него как озарение нашло, будто он счастливым образом нежданно-негаданно причастился к великой тайне бытия. И стал беспощадно топить время от времени появлявшихся во дворе приблудных котят и щенков. Наслаждение получал - как от первых поллюций. Раздражало его только, когда бабушка начинала хвастать перед соседями, какой Май ласковый, нежный и впечатлительный мальчик растёт, - мухи не обидит.
А потом повзрослел, и прошло, - как отрезало. Новое увлечение охватило его, - воевать с бандитами, шпионами и прочими врагами народа. В старших классах он записался в бригадмильцы, после школы без проблем по комсомольскому набору попал в военное училище, а перед окончанием училища, как отличник боевой и политической, получил такое предложение, от которого он не мог отказаться.

Войну Май провёл в СМЕРШе. Опыта поднабрался - будь здоров. И себя показал. Как беспощадный борец с фашистскими наймитами и их пособниками. А также трусами, дезертирами, да и вообще - колеблющимися и сомневающимися. Кутят из детства часто вспоминал. С благодарностью. Всё в одну копилку упало. Был замечен и отмечен. Победу встретил как личный праздник, - ведь не в каком-то другом месяце случилось, а именно в мае. Быстро продвинулся по служебной лестнице. Если другие долго и натужно карабкались, то Май взлетел легко и непринуждённо. Как майский тополиный пух. Который не только невесомой пушинкой несётся вверх, но и крепко потом цепляется за крону дерева.

Пятидесятые Май встретил в свите, или, говоря служебным языком, в аппарате Самого. Обязанности у него были деликатнейшие. Во время «охоты», так в аппарате между собой они называли этот процесс, он играл роль загонщика и, одновременно, - наживки. Ну какая юная ссыкуха сможет устоять перед молодым, - немногим за тридцать, красавцем-полковником гозбезопасности, вежливо и галантно приглашающим подвезти её в блестящем, лакированном трофейном, а скорее - ленд-лизовском Паккарде? Самое главное в его деле было уговорить дойти до автомобиля сопровождения, и сесть в него. Без криков, возмущения, сопротивления, - не привлекая внимания прохожих. В машине уже можно было действовать жёстче, объяснить политику партии и правительства в данный текущий момент, - куда она рыпнется? Ну а в апартаментах было совсем легко, вопрос только времени. Да и арсенал средств богатейший. От изысканного вина, деликатесов, редких фруктов до порошочков и уколов. На этом Палыч, - как называла Самого его служба за глаза, не экономил. Самое приятное в службе Мая было «право первой ночи». После Палыча, конечно. И когда Сам, насытившись и обессилев, отдавал девчонку Маю, тот как молодой и злой зверь набрасывался на неё и пользовал как отработанный материал куда и как угодно, ни в чём себе не отказывая, обычно доводя дивчину до слёз и рыданий. – Я не первый, но и не второй! – любил бахвалиться он в разговоре с коллегами из аппарата. Те, в свою очередь, зная его садистские наклонности, прилепили ему кличку - Ласковый Май. Он не обижался. Наоборот, она ему даже нравилась. Так же, как и поговорка Самого, которую тот любил повторять про себя, когда высматривал очередную жертву на улицах Москвы из окна своего длинного чёрного ЗИМа, - Май-май-май, кого хочешь - выбирай! Иногда, когда девчонка очень уж нравилась Маю, он оставлял её дня на два-три. Отвозили её потом домой едва живую, но запуганную до предела, - чтобы никому ни слова!
Уже будучи на пенсии, Май любил вспоминать свою службу у Палыча. Прямо - тысяча и одна ночь. Некоторых он даже помнил, как звали. Попалась им как-то девятиклассница, Анечка Быстрых. – Не девочка, а персик! – радовался Палыч. И мякоть у неё была как надо: сочная, нежная, упругая. А главное - нетронутая. Царапалась, правда, очень, пришлось ей укольчик сделать. Но всё это, увы, в воспоминаниях. После расстрела Палыча жизнь покатилась по нисходящей. Хорошо, что не попёрли тогда из органов, хотя и бросили в Тьмутаракань. Зато потом дали возможность, хоть и досрочно, по выслуге лет, выйти на хорошую пенсию.

А в середине семидесятых случилось непредвиденное и страшное. Как по той поговорке - вот те, бабушка, и Юрьев день! Весной семьдесят пятого из мест отдалённых откинулся Юрка-Шиловжопу. Отсидевший, как говорится - от звонка до звонка, пятнашку. Ясно и понятно, что не по интеллигентской пятьдесят восьмой. Жить ему в Москве, конечно, нельзя было, но проездом он заехал к родне, - повидаться. Всё-таки - столько лет не видел. Кто уже умер, кто - постарел, кто - подрос. Вот так, после застолья, по пьяной лавочке, и узнал Юрка от любимой племяшки Ани Быстрых, ныне по мужу Бызовой, как не только ему, но и ей в молодости менты позорные жизнь поломали. И такая горечь и злоба его взяла, что хоть и по пьяни, но пообещал он Ане, хотя уже и Бызовой, что накажет её обидчика по полной. А был Юрка-Шиловжопу в авторитете, слов на ветер не бросал. Через правильных людей адресок пенсионера с редким имечком быстро нашёлся. А на второй день Первомая, ближе к вечеру, Юрка к пенсионеру и наведался. На беду, у Мая как раз гостевали сын с невесткой. Жена-то от него давно ушла, сразу после громких разоблачений в хрущёвскую оттепель. Повезло ей. А то четвёртой бы на полу в луже лежала. Вот так для Ласкового Мая последний в его жизни Первомай оказался не только кумачовым, но и кровавым. Даже в некоторых газетах об этом было. Скупой строкой петитом. Страшный сюжет. Но Квентин тогда еще совсем малец был, - двенадцатый только минул. А то было бы на экранах одним славным ублюдком больше.

А осиротевшего внука Ласкового Мая, - маленького пятилетнего Мая, отдали в детский интернат. Как ни странно, несмотря на сопливые года и неожиданную утрату родных кормильцев, в новой обстановке малой Май освоился быстро. Вписался, одним словом. Даже стал в пацанской среде авторитетом. Гены дедовские видно сказались. И когда в середине восьмидесятых пошла повальная мода на ВИА и доморощенные самодеятельные группы, Май тоже создал свой ансамбль. Перефразируя любимых авторой, смеялся - …из голодающих сирот Поволжья! Взял в ансамбль самых близких корешей, - Сержанта и Рыжего. Чуть позже - примкнувшего к ним Шиву. Мамонтёнок к ним еще набивался. Льстил напропалую, - Вы прямо как Битлс! – Битлс-говно, - авторитетно отвечал на поползновения Мамонтёнка Сержант, самый старший из них. И тем самым закрывал тему. – А можно, я хоть на маракасах буду! – канючил Мамонтёнок, - Или на тамбурине! – Череп малехо об стенку причеши, - будем стучать по нему, как по тамбурину, - советовал Шива. – Злой ты! – обижался Мамонтёнок. – Да уж, неласковый, - соглашался Шива. Так и не взяли мелкого. Да и правильно. Они потом так взлетели… Кто мог подумать? С продюсером повезло. Хотя менеджмент, маркетинг и дебильный коньюктурный всплеск тоже никто не отменял. Ну а чутьё от Бога - оно дорогого стоит. Как ансамбль назывался, спрашиваете?
А что - были варианты?