Леголас, ара Горн и Летняя Фея (конкурц)

Автор: голос из-за кулис Леголас враскоряку бежал голяком по поляне. Было непривычно и не совсем удобно, но упоительно приятно – высокая трава щекотала бибис, а усики колосьев дикого овса, скользнув по мошонке, выпрямлялись и успевали нежно покалывать промежность и ускользающие ягодицы. Это было замечательно и возбуждающе. Абсолютно не сравнимое с еблей сладкое чувство в паху и животе. Волна невероятного удовольствия подкатывала и затеняла собой всё окружающее. Почти на пике Леголас добежал до огромного дуба на краю поляны и с выбросом эндорфинов готов был рухнуть на мох у его корней.
- Ка-а-а-р-р-рр!
- Аааааа! – Леголас заорал от неожиданности и замер. Эндорфины столпились в проходе и закупорили его.
«Ка-а-а-р-р!» - Возбуждение стало отступать. «Ёбаная ворона!» - Леголас не сдавался - сжал в ладошке и пытался перенастроить антенну приёмника удовольствия на ручное управление.
Ка-а-а-р-р-л! - резкая боль в животе окончательно убила надежду.
Ка-а-а-р-р-л! – от новой порции боли живот треснул и по ногам потекла тёплая липкая кровь. Ворон стал изменять очертания, поляна потускнела. Кровь, не успевая свернуться, моментально протухала со зловонием.
Внезапно птица увеличилась до размера половины неба:
- Карл! Да ты охуел спать, на работу! – новый пинок в брюхо помог Леголасу наконец-то отчётливо осознать реальность. Ворон окончательно превратился в смуглого человека, трещина в животе исчезла, не оставив даже шрама. Сон рассеялся, наследив в реальность только всё ещё ощущаемой теплотой крови на ногах. Леголас вскочил. В комнате остро пахнуло дерьмом с кокетливыми нотками Pedigree. Сеанс сказки закончился. Настало время Карла.

Вообще-то Леголас было настоящим именем. Так его назвала мама. Почему именно так? Может легалайзом хотела, да попутала литеры - дело было во времена шабаша растаманов. Или в придуманный мир пыталась съехать. От тяжёлой жизни ковровой в шапито. Сказок про эльфов начиталась. Но это было не важно – Леголасу имя очень нравилось. Было что-то завораживающее в таком сочетании звуков. Хотя мало утешало в его положении - непостижимый юмор вертящих мирами, а может и косяки в прошлых жизнях решили, и перед очередной реинкарнацией он вытянул у Судьбы билет карлика-альбиноса.
Социальное происхождение и экстравагантная внешность не оставляли права на выбор жизненного пути. А малыш так мечтал дарить радость людям. Настоящую. Большую. Такую, чтобы её можно было потрогать руками. И не один раз, а всю жизнь. В общем, он бредил строить дома для людей. А именно – стать оператором башенного крана. Но реальность осаждала - даже если он и умудрился бы долезть до кабины оператора, то дёргать рычаги и жать педали уже не осилил бы. Менее аристократичные работы строительной сферы не прельщали, хотя тоже не светили. Это вселяло безнадёгу. Шагнуть в окно он физически не мог – в шапито отсутствовали окна. Ещё можно было броситься под ноги слона в надежде быть растоптанным. Что он однажды и проделал. В результате испуганный слон шарахнулся в сторону по и так скудному инвентарю заведения, а Леголас был отловлен смотрителем за животными, малость помят и в целях воспитания помещён в клетку с попугаями. Нежный возраст и месяц в клетке положительно сказались на формировании покладистого характера карлика.
Брат близнец Леголаса, Напас, отличающийся от него цветом и характером как инь от янь подобных ошибок не повторял. Невзгоды юности он пережил затихарившись, набираясь ума-злости. И, прочувствовав момент, упетлял, прихватив скромную кассу товарищества, бесхребетную женщину-змею и морально такого же братца. Но по мере осваивания и таяния кассы, женщина всё более превращалась в змею. И в самый пик финансового кризиса, скинув личину двуногого, уползла к зажиточному приёмщику стеклотары, теряющему волю от цирковых гимнасток.
В уплату за стремление к свободе, братья долго скитались, болели и остро нуждались в деньгах. Между делом перебиваясь нищенством и шмоном пьяных у баров. Как могли, стойко боролись с несовершенством этого громоздкого мира. В запале борьбы они прибились к банде глухонемых. Там, снимаясь голыми в непристойных позах для непотребных открыток и порнографических карт, которыми молчуны промышляли по электричкам в перерывах между скоками, братья отъелись и похорошели.
Как-то глухонемым пришлось схлеснуться с туземными представителями криминала. Стеклянными бусами откупиться не представлялось возможности. Но проблему раздела территории – точнее, разрешения на труд - всё же удалось решить дипломатически. В итоге фотографы с ограниченными возможностями полиняли на изрядную партию нелегальной полиграфии и потеряли потенциальную звезду шоу-бизнеса - Леголас оказался собственностью авторитета противостоящей стороны. Известен тот был как ара Горн.
Уважение в определённых кругах и неплохие навыки криминального характера не означали автоматического владения тонким чувством юмора и ощущением прекрасного. И хотя ара Горн был вполне традиционен и жёстко консервативен в вопросах половых свобод, но только бытовой пидарас мог обозвать обретённое чудо природы Карлом.
Полукровка с крючковатым носом и коварством, как одноимённый мыс, Горн был жёсток и авторитарен. Просёкший это битый жизнью и потому осторожный Леголас обращался к нему только хозяин.
На пропитание ара зарабатывал карманными кражами. Но устав педалить ремесло в режиме моно-, решил облегчить себе жизнь, да и уменьшить риски. Ему требовался кто-то достаточно смышлёный, ловкий и мелкий. Поэтому Карла он определил себе в подручные. Собственно для того и отжимал его.

Жилось Карлу у Горна достаточно ровно. Трудились недолго, да и посильно. Крыша над головой. Кормил хозяин пищей полноценной и сбалансированной, правда, до изжоги однообразной. Приходилось запивать большим количеством воды, чтобы хоть как-то изменять консистенцию съеденного на выходе. Но вспыльчив ара был. Бивал иногда. Приходилось всё время отслеживать настроение, стараться не провоцировать. Поэтому наскоро похлебав окрошку из остатков собачьего корма залитого бутылкой пива, Карл метнулся к ноге хозяина, дабы не плодить неприятности.
В холодный период работать было проще и приятнее – Горн надевал длинный кожаный плащ и, полураспахнув его, создавал отличную ширму для тянущего в транспорте из сумок и карманов Карла. Это гарантировало большую безопасность по сравнению с жиденькой летней ветровкой, переброшенной через ремешок висящей на шее спортивной сумки. Да и не так противно было. Летом же запах испарений от жоп и конечностей потеющих пассажиров был физически и психологически едва переносим. Вот и сейчас, едва втиснулись в трамвай, а тошнотворная летучая смесь партера ушатала Карла. Чтобы немного успокоиться и собраться, он закрыл глаза и начал вспоминать утренние видения.

С самого начала своей жизни Люся много болела. Затянувшиеся фармакологические эксперименты в домашних условиях недальновидными родителями сказались недостаточной социализацией. Девочка тяжело воспринимала коллектив, да и тот платил ответной необоснованной детской жестокостью. Люся росла, проблемы не отставали. Необязательная, но естественная стадия гадкого утёнка накладывалась и резонировала. Перепробованные методы адаптации не дали желаемого результата. Оставался спорт. В итоге, топя тоску по неге и прочим безобразиям, Люся жгла гормоны в секции, метая ядро. Переизбыток антибиотиков в детстве и неконтролируемый приём гормонов в спортивной юности основательно и ожидаемо укрепили её фигуру, трансформировав чахлую золушку в более чем внушительных размеров полторацентнерную Люсьйенду.
Напоминанием от старой жизни оставалась только нежная душа, всю нерастраченную (по вполне понятным мутационным причинам) любвеобильность которой она перенесла на декоративную крысу-сфинкса Сплинтера, подаренную как стёб пидарасами-однокурсниками в день рожденья. Крысёныш оказался весьма сообразительным и очень милым. Он очень быстро освоил азы фундаментальной дрессуры, гимнастики в клетке и близко сошёлся с хозяйкой – в награду за хорошее поведение и успехи в спорте та поощряла его порцией мёда, намазанного себе на паховую область. После чего подопечный отпускался на волю и приступал к телу.
Пока он, под Лунную сонату слизывая лакомство, щекотал коготками и мягким язычком её благодарную на ласки плоть, Люсьйенда заводилась. После, уже под Щелкунчика, распаляла воображение проецируемыми на себя картинками из сказки, неспеша теребя милахой Сплинтером секель. Для себя она даже переименовала их в Лунную сонату Сплинтера и Лизунчик.
Всё это держало в отличной форме хозяйку и её питомца. Но, несмотря на обильную нежность и регулярные поощрения мельдонием, через три года Сплинтер сдал. То ли сказались ежедневные стайерские забеги, то ли порции мельдония оказались недостаточными, а скорее природа взяла своё – крошечное сердечко не выдержало, исполняя свою последнюю в жизни Лунную сонату.
Люсьйенда затосковала о любимом. Патологическое, но трогательное однолюбие не давало ей устраивать дальнейшую личную жизнь. Озлобляемая навязанным целибатом роза любви превращалась в монстра и постепенно подминала под себя нежную душой хозяйку. Киселём стоящая жара способствовала этому, изнуряя организм. Но закалённая спортом, та отчаянно боролась. С жарой и зловонными последствиями гормональных бунтов долгими вымачиваниями проблемных мест в отваре дубовой коры, мяты, ромашки и фиалок. Особенное внимание уделив роскошнице*. А с бешенством последней – продолжительными прогулками, не стесняя ту наличием белья.
В такую погоду выгул без намордника голодного ручного чудовища неожиданно приносил удовольствие – на улице создавалось хоть и слабое, но движение воздуха. Он слегка обвевал голодающего монстра, что немного облегчало общий дискомфорт от летнего пекла.
Обычно прогулка неумолимо заканчивалась поездкой по делам в переполненном трамвае. Но и в камере муниципальной душегубки неудобства духоты Люсьйенда трансформировала в приятности – капельки пота стекали с обширных площадей и, на мгновения зависнув на клиторе и губах в прощальном поцелуе, срывались, унося с собой как память их аромат. При этом даря сладостные ощущения, очень реалистично реконструируя старания неутомимого Сплинтера.
Вот и сейчас Люсьйенда устроилась поудобнее в салоне - обжатая безликой живой массой, расставила широко ноги, запустила в наушниках новогодний бестселлер Петра Ильича и приготовилась к сурдопереводу его на язык потовых желез и внешних половых атрибутов.

Достаточно мягкие колыхания трамвайного вагона помогли Карлу погрузиться в атмосферу недосмотренного сна. Даже начал чудиться запах летних трав того поля. Не подымая век чтобы не выпасть из сказки, Карл подался за ним. Запах становился всё отчётливее. Реальность ушла за горизонт – воскресший Леголас медленно плыл душистым эфирным ручейком и был счастлив. Ноздри его раздувались, тело дрожало от удовольствия, стоящие дыбом белоснежные волосики взмокревшего от жары и возбуждения человечка слиплись. В этот момент он был поразительно похож на маленького слепого единорожка, унюхавшего мамкино молоко. Безвольно плывущий за будоражащим следом, он вдруг уткнулся в сам источник запаха. Оба синхронно содрогнулись. Леголас, вспомнивший о реальности, втянул голову и сжался в ожидании ужасного, но … ничего не произошло! Не в силах сдержаться, он снова принялся втягивать будоражащий запах и вдруг нерешительно лизнул такой манящий источник. Потом ещё раз. И ещё. Но ничего так и не происходило. И Леголас осмелел – совсем позабыв где он и зачем, потеряв волю и всё более заводясь от возбуждения, то лизал, то прижимался всем лицом и, казалось, совсем обезумел. Объект страсти содрогался вместе с пошедшим вразнос карликом, сам жался к нему, вдавливая того в пол. И вдруг выдав серию конвульсий, залил Леголаса пахучей жидкостью.
Единственным неожиданным свидетелем феерии стал аутист-паралитик, перевозимый в кресле-коляске - откинутый Леголасом край платья Феи Летних Запахов уверенно задержался на голове лишенца. Тому оставалось только наблюдать за происходящим, от нарастающего возбуждения даже слегка привставшему, чтобы быть поближе к процессу.

Люсьйенда привычно быстро включилась в процесс виртуальной ебли. Музыка понеслась наперегонки с пахучими капельками пота. Картинки в воспалённом мозгу перемежались с такими же яркими ощущениями. Наверное, продолжительная голодовка роскошницы довела до момента просветления - сегодня воображаемые прикосновения бестелесного Сплинтера были фантастически реальны. Она так отдалась им, что не заметила, как начала двигать телом, помогая виртуальному любовнику.
Внезапно осознав полную реалистичность ощущений, Люсьйенда вздрогнула всем телом, кончила и излилась коктейлем из сквирта** и содержанием расслабившегося мочевого пузыря.
Застуканный врасплох Леголас кончил вдогонку и, продолжая дрожать от перевозбуждения, ещё раз жадно прижался личиком к живому источнику, но, почуяв движение платья вверх, в испуге замер.
Получивший и свою порцию эмоций и отфыркиваемых Леголасом животворящих брызг нелегитимный наблюдатель от общества ждунов откинулся на спинку коляски и мелко затрусился от асфикции удовольствием.

Желая уточнить анамнез собственной психики, Люсьйенда осторожно приподняла край платья и остолбенела – блестя бусинками пота и излитой ею росы, испуганными, но, как всегда такими живыми умными глазами на неё смотрел Маленький Принц Сплинтер. Сильно изменившийся, подросший и возмужавший. Но чтобы не узнать его... Это было невероятно. Невозможно. НО ЭТО БЫЛО. Присев, она заглянула и утонула в безумных, умоляющих глазах. И бережно, но крепко прижала к себе воплощение давней мечты. Чувствительная грудь ощутила бешенный ритм его сердечка. В ответ маленькие ручки нежно обняли её шею, и белокурая головка доверчиво легла на упругую грудь. «… фея» - всё что смогла разобрать Люсьйенда в судорожном выдохе Принца. Задыхаясь от эмоций, она в обнимку с обретённым сокровищем ломанулась из трамвая на свежий воздух.
Внезапно чья-то рука легла на её плечо и, рванув, развернула. Послышалась брань и мир заслонила неприятная, даже ужасная морда. Люсьйенда мгновенно узнала оскорбителя – Крысиный Король. Собственной персоной. Ещё не закончив орать, он прыгнул на Люсьйенду. Вернее, стремительно атаковал головой, то ли в попытке выколоть глаз носом, то ли проломить челюсть лбом. Но обе цели оказались недоступны - Крысиный Король увяз в тугой упругости груди Люсьйенды, оказавшейся надёжным буфером. На него дохнуло летней свежестью вспотевшей феи. Темнея лицом от злости, он потянулся руками к своему личному Карлу, нагло уносимому какой-то бабомедведицей. Это было роковой ошибкой. Изнурительные тренировки и неоднократные победы в различных спартакиадах оставили неизгладимый след на её рефлексах и закалили дух. И сейчас, переложив в одну руку Леголаса, она прихватила голову Крысиного Короля в железном хвате и метнула чётко отработанным движением.
Недавний выброс эндорфинов и испуг потерять только обретённый их источник на порядок увеличили сгенерированный бывшей чемпионкой импульс. Оказавшийся на траэктории полёта скучающий фонарный столб казалось, рванулся навстречу наметившемуся интересному знакомству. Радушность встречи подтвердил глухой звук в районе головы стремительного ары и его моментально перешедшее в дело намерение отбить поклоны. Торжественность события немного скомкали численность поклонов в количестве одного. Зато эффектно сопровождаемого звуком раскалывающегося арбуза.
Взмахнув носком туфли, фея Люсьйенда убедилась, что поверженное зло более не претендует на активное участие в происходящем. Нежно, но крепко прижимая обеими руками трофейный комочек счастья и не в силах оторваться от восторженно-преданного взгляда всё ещё подрагивающего Принца, она бодро стартанула в младенчески розовое будущее. А окружающие зеваки приветливо улыбались, одобрительно делая вид, что ничего не произошло.

* - в простонародье пизда
**- в данном случае подразумеваются выделения жидкости из желёз Скина, иначе – женский эякулянт.