Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - Штыки в землю 4 частьШтыки в землю 4 частьАвтор: Gavr Деньги, деньги, деньги… Я даже не знаю, можем ли мы в наше время думать о чем-нибудь другом, кроме них. Прижатые ими к стене мы лихорадочно пытаемся перевести все земные и неземные ценности в долларовый эквивалент, натыкаясь на непонимание и укоры старших. Мы перестаем понимать художников, ученых, поэтов и всех других, кто занимается любимым делом за бесценок: они бедны, а значит они – никто и ничто, и ничего в современной жизни значить не могут. Нам не нужны Васнецов или Тургенев, Пушкин или Циолковский – от этого мы не согреемся и не станем сыты, а именно это так важно сейчас. Мы не верим, что можно прожить только на героизме, энтузиазме и надеждами на светлое будущее. Мы никогда не построим «Днепрогэс» и не бросимся на амбразуру. Мы стремительно слабеем духом, но зато при этом крепнем материально. И мы всё это знаем. Мы – последствие событий прошлого; но не нам останавливать то, что не нами начато: мы уже почти убеждены в том, что без денег ничего из себя не представляем.*** Уже почти полчаса вагон метро вытряхивает из нас остатки сна, но я все равно ужасно хочу спать. В воскресное утро вагон почти пустой. Напротив меня сидит пожилая пара. Оба одеты очень бедно, во все старое и давно уже вышедшее из моды. Иногда они о чем-то переговариваются и грустно вздыхают. Потом дедушка замечает у себя под ногами две десятикопеечных монеты. Он тяжело нагибается вниз, подбирает их и показывает бабушке. Она улыбается, достает вышитый цветным бисером кошелек, открывает отделение для мелочи и кладет туда деньги. Двадцать копеек для них, судя по всему, много значит. Я закрываю глаза. После укола я чувствую себя намного лучше. Я бы даже, наверно, подремал немного, но Шелест толкает меня в бок – на следующей станции пересадка. Мы выходим из вагона, и старички со своей двадцатикопеечной радостью навсегда исчезают из моей жизни. Шелест со мной почти не разговаривает. Мы доезжаем до нужной станции в полном молчании и выходим на улицу. Честно говоря, мне нравится Новогиреево, его спокойные, тихие дворы со все знающими пенсионерами на скамейках под тенью высоких деревьев. В нашем районе деревья еще совсем молодые, поэтому все дворы кажутся неприлично голыми и странно неуютными. Мы идем от метро минут десять, дорогу показывает Шелест. Настроение у меня паршивое, я знаю, что Шелест будет учить меня жизни. Мы подходим к одному дому и останавливаемся. - Он живет там, - говорит Шелест, показывая на старенькую «хрущевку», стоящую метрах в ста от нас. – Минут через пятнадцать он должен поехать на работу, у него темно-зеленая «девяносто девятая», я тебе говорил уже - он пытается вытащить сигарету зубами из новой пачки. Наконец, ему это удается. Он закуривает и продолжает, выпустив струю дума вверх: - Номер а 375, то ли ка эм, то ли ка эн, не помню. Я мычу в ответ что-то неопределенное. Он садится на корточки возле дерева и молча курит. Ветерок беспокоит волосы у него на голове. Во дворе никого нет. Мне не нравится, что мы стоим так далеко от дома, где живет Рома. - Машина у него в «ракушке» стоит, - Шелест произносит эти слова, глядя на подъезд, из которого, как я понимаю, и должен выйти этот Рома. – Когда он выедет из нее и вылезет, чтобы закрыть, мы должны идти мимо и стрельнуть сигарету, - он глубоко затягивается. – Врезать в грызло, но не сильно, и сказать, что будет хуже… В общем, все как обычно. Я киваю, хотя он этого и не видит, и тоже смотрю на подъезд. Оттуда выходят, по-видимому, муж с женой и маленькой дочерью – девочкой лет трех-четырех. Вероятно, едут куда-нибудь гулять – погода все еще совсем как летняя. В детстве мы с родителями тоже часто ездили гулять или кататься на лодках в разные парки по выходным. В Парк Горького, в Серебряный бор или на Лосиный остров. Я тогда думал, что грести веслами – очень тяжело, и восхищался как легко и просто это выходит у отца. - Пошли, - Шелест встает. Из подъезда показывается парень лет двадцати пяти, в светло-серых брюках и белой рубашке с коротким рукавом. На нем солнечные очки. Мы с Шелестом идем по двору и некоторое время не видим Рому за многочисленными «ракушками». Одна из них открывается, скорее всего, его. Значит, учитывая то, что на улице погода теплая, долго он машину греть не будет и сейчас уже будет выезжать. Мы ускоряем шаг и протискиваемся между двух гаражей (при этом я чувствую острый запах мочи), срезая таким образом дорогу. Однако я вижу, что мы не успеваем: он уже закрывает замок. От нас до машины около тридцати шагов, когда он в нее садится и начинает плавно трогаться. Я понимаю, что наш план надо менять. В это время Шелест вытягивает руку в сторону, останавливая сильно затонированную «девяносто девятую». Рома высовывается из окна: - Чего вам? – спрашивает он недружелюбно. Глаз за очками не видно. Шелест подходит ближе: - Братан, сигареткой не угостишь, а? – делает он несчастный голос еще не до конца протрезвевшего человека. - Сейчас, - бросает Рома и исчезает в машине: очевидно, пачка с сигаретами лежит у него на правом сиденье. Мы подходим к его двери. Он появляется и протягивает руку с двумя сигаретами: - Держите. Я машинально отмечаю про себя, что Рома курит «Captain Black». В это время Шелест неожиданно хватает его за руку и с силой дергает на себя. Он сильно ударяется головой о дверь, которую я в это время мгновенно открываю. Шелест дергает еще раз и Рома наполовину выпадает из машины на асфальт в образовавшийся между дверью и кузовом просвет. Очки падают на землю. Я бью его ногой по спине, шее, затылку; Шелест по лицу. Потом мы открываем дверь до конца и полностью вытаскиваем Рому из машины. Ставим его на ноги. Похоже, Шелест попал ему прямо в нос: из него буквально льется кровь и он отекает прямо на глазах. Белая глаженая рубашка теперь в пыли и крови, штаны тоже грязные. Предложенные нам сигареты мы растоптали, пока вертелись на месте. От шока Рома только матерится, угрожая нам. Он даже ни разу не замахнулся, чтобы нас ударить. Держа его, я оглядываю двор, но никто пока не обратил на нас внимания. Все равно следует поторопиться: возможно, кто-нибудь увидел нас в окно и уже вызвал милицию. Шелест тяжело вздыхает. На лбу у него выступила испарина. Видно, что после такой бурной ночи чувствует он себя неважно. Рома перестает пытаться вырваться. - Блин, ты бы знал, как нам не хотелось сегодня сюда ехать, - начинает Шелест. Он снова переводит дух и поднимает глаза. Теперь он смотрит на Рому в упор. – Короче, слушай: настроение у нас последнее время плохое, а еще ты тут. Я по твоим глазам вижу, что ты знаешь, зачем мы здесь. Рома слизывает кровь с губ. - Нет у меня пока денег. Я ему сказал, что отдам ближе к Новому году, - он поворачивается ко мне: - Да пусти ты, не буду я дергаться. Я с удовольствием отпускаю: держать его мне надоело. Шелест почему-то молчит. Рома проводит рукой по лицу, смотрит на кровь, поправляет рубашку. Я тоже молчу и смотрю на него. - Мудаки вы, - бросает он, отряхивая брюки. Это уже слишком. Я с силой бью его кулаком по затылку, и он сразу падает. Мы даже не бьем, а топчем его ногами. Рубашка становится совсем грязной и рвется на боку. Потом Шелест отталкивает меня, садится на корточки возле Ромы и поднимает его голову за волосы. - Мудак – это ты, запомни это, лошара, - зловеще шипит он. – А денег через месяц не будет – вообще этот Новый год не встретишь, чмо опущенное. Мне кажется, что Рома уже не может говорить, он издает лишь нечленораздельные звуки. Шелест несколько раз бьет его лицом об асфальт – тот и не думает сопротивляться. Шелест встает. - Пошли отсюда. Мы уходим быстро, не оборачиваясь. *** - Ты – конченый наркоман, - говорит Шелест, протягивая мне бутылку пива. - На себя посмотри. Мы сидим у него на кухне и начинаем уже по второму литру пива. Время почти два часа, скоро пойду домой, да и родители ничего от меня не слышали со вчерашнего дня. Приехав от Ромы, мы навели дома у Шелеста порядок, приняли душ и решили немного отдохнуть. Зажмурившись, я делаю глоток, и приятная прохлада щипет язык. - А что мне на себя-то смотреть? – искренне удивляется Шелест. – Я не завишу от этой фигни, а ты – да, - он отпивает из бутылки. – Я это сегодня утром понял. Я тебе честно скажу, сначала я даже испугался, думал, что у тебя крыша поехала. А теперь, в принципе, все понятно. Мне не хочется разговаривать на эту тему, но делать нечего. - Что тебе понятно? Ничего тебе не понятно. Ты – такой же, как и я, разве, может быть, немного отстаешь. Вспомни хотя бы, сколько ты бахался три месяца назад, а сколько сейчас. Просто у тебя этот процесс идет слегка медленней, чем у меня. Вот и все. - Со мной-то как раз все нормально, я по этому поводу не напрягаюсь. Я себя полностью контролирую. - Ага, конечно. Я тоже так думал до недавнего времени. Блин, ты не можешь понять, - горячусь я, - это приходит так медленно и незаметно, что когда ты осознаешь, что с тобой произошло, то уже поздно. Самому тебе из этого не выбраться. Думаешь, я не хочу? – я чувствую, что от выпитого на «старые дрожжи» меня развозит и что сейчас меня, скорее всего, снова понесет. – Думаешь, я не хочу перестать? Я беру со стола пачку сигарет Шелеста, достаю одну и прикуриваю. При этом я замечаю, что руки у меня мелко-мелко дрожат. Очень хочется уколоться. Шелест молча смотрит на меня, ожидая продолжения. - Так вот, - я так глубоко затягиваюсь, что дым, кажется, навсегда останется в легких. – Что мне дало то, что я – будем говорить открыто – «системщик»? Ни хрена мне это не дало. Да, конечно, когда начинали, нам казалось это круто: блин, мы бахаемся, а вы, типа, сынки, все водку пьете! А теперь что? Я психом скоро из-за этого стану: постоянно надо от всех ныкаться, чтобы где-то удариться, со Светкой из-за этой ерунды расстался, дома у меня – вообще жопа. И при всем этом, я уже никакого кайфа от белого не испытываю. А ты? Шелест пожимает плечами. - Да как сказать… Есть какой-то кайфец. Бодрит как-то. Я смотрю на него и внезапно понимаю, что смертельно устал и хочу спать. Зачем я пытаюсь ему что-то доказать? Я хочу домой. - Это пока, - говорю я уже спокойным тоном. - Потом ты будешь колоться только для того, чтобы нормально себя чувствовать. Вот и все. – Я делаю последний глоток и ставлю бутылку на пол возле стола. – Ладно, пойду я домой. - Подожди, - Шелест тушит сигарету в пепельнице. – Что же нам делать? Ведь на самом деле не шутки уже. - Вылечиться хочешь, что ли? - Ну, вон, по телеку же до фига всякой срани показывают, типа, вылечим-спасем, только звоните… - Ну и звони. Только зачем? Я думал об этом. Зачем? Мне уже на все плевать, меня интересует только одно: как достать деньги да герыча на них купить – и все. Так-то вот. И то, что я вижу сегодня вокруг себя, совсем не вдохновляет меня на лечение. Ну, я пошел, - я встаю из-за стола. – Что-то надо будет – звони. Шелест меня не провожает. Когда я ухожу, он сидит на кухне и смотрит в одну точку. На улице немного похолодало, и по небу ползут тяжелые тучи – будет дождь. Я вспоминаю, что уже сентябрь, значит, скоро дожди будут лить все время. Я застегиваю куртку Шелеста на несколько пуговиц и иду домой, прикидывая по пути, что сказать родителям, как избежать с ними ссоры и ругани и как незаметно уколоться. Именно сейчас, как никогда, я хочу вылечиться и стать нормальным человеком. Хотя кто знает наверняка, где проходит эта грань нормальности? *** Весь следующий день я валяюсь на диване перед телевизором, а вечером иду с Серегой пить пиво. У меня появляется ощущение, что Сереге целыми днями нечего делать – когда я ему ни позвоню, он все время сидит за компьютером, смотрит какое-нибудь кино или уже где-то с кем-то пьет. Причем, пить пиво или водку для него особой разницы нет – главное, чтобы был необходимый эффект. Впрочем, в этом плане я и сам недалеко от него ушел. Часам к двенадцати мы решаем съездить куда-нибудь в бар, чтобы поиграть бильярд. В итоге я возвращаюсь домой около четырех утра, с трудом волоча ноги. Ложась спать, я думаю о том, что пора уже завязывать со всей этой наркотой и алкоголизмом, а то так можно и до двадцати пяти не дотянуть. Последнее время я сам себя удивляю: я абсолютно четко осознаю, что начинаю опускаться на самое что ни на есть дно, но ничего не могу с этим поделать. А точнее, я ничего не хочу с этим делать: мне нравится это, мне ничего не надо. Я замыкаюсь в себе и воспринимаю все вокруг как какую-то нелепую игру: люди что-то делают, куда-то ходят, чего-то добиваются… А если каждого из них спросить, ради чего это все, то вряд ли можно услышать конкретный ответ. Ведь по большому счету – все, что мы делаем, - никому не нужно. А если так, то я не вижу особого смысла в том, чтобы к чему-либо стремиться: я не хочу придумывать велосипеды. Так я думаю. Но иногда мне кажется, что я не прав. …Во вторник вечером, после того, как я принял душ и «позавтракал», я узнаю о событиях в Америке. По телевизору показывают горящий Пентагон, падающий Торговый центр, и я с вялой неожиданностью понимаю, что не испытываю ни капли сострадания к погибшим. Все происходящее слишком нереально и слишком похоже на фантастическое кино, которое я видел много раз. Во всех новостях все выражают сочувствие, а на улице – дикая радость и восторг. Я созваниваюсь с Андрюхой и Серегой, и мы идем пить пиво и обсуждать случившееся. Кто-то из них позвонил Вике, и она тоже выходит гулять с нами. «Людей, конечно жалко», - авторитетно заявляет Андрюха, - «но давно уже надо было по американцам долбануть. Сами напросились. Действительно, сколько можно: бомбят, кого хотят, взять хотя бы ту же самую Югославию. «Аль-Каида» еще какая-то объявилась…» Я с ним молча соглашаюсь, думая при этом, что бы он говорил, если бы сам сидел в одном из тех самолетов. Когда я спрашиваю Вику о Свете, она отделывается общими фразами, а потом через полчаса отводит меня в сторону. - Игорь, что ты вообще себе думаешь? Я не до конца ее понимаю. - В смысле, «что ты думаешь»? Я думаю, что я нормальный парень. - Дурак, ты посмотри на себя, на кого становишься похожим: все время пьешь, тебя уже почти месяц никто трезвым не видел! Я смотрю на бутылку пива в ее руке. - Ты тоже, по-моему, не самый трезвый образ жизни ведешь. Хе-хе… - мне нравится злить ее. Не надо ко мне приставать со своими нравоучениями. – А что, за мной уже весь район следит и тебе докладывают? Несколько секунд ее взгляд сверлит меня. - Знаешь, ты становишься совсем невыносимым. Честное слово. Мне ужасно хочется быть хорошим. - Ну ладно, ладно. О чем поговорить хотела-то? Она достает из сумочки пачку «Vogue» с ментолом, вынимает из нее длинную тонкую сигарету. Я подношу ей зажигалку. Мне кажется, что все девчонки, которых я знаю, курят только эти сигареты. - Да уже, наверно, и не надо говорить, - она затягивается. – Во всяком случае, мне так кажется. Мне становится все ясно. - Про Светку, что ли? – я с удивлением отмечаю про себя, что очень волнуюсь. А я думал, что почти забыл ее. - Про нее, про нее. - А-а! – наконец, до меня доходит. – Ты как разведчик: узнаешь по ее заданию, как я живу, не слишком ли тоскую, не сохну ли от любви несчастной, да? – Мне самому хочется курить, но сигареты кончились – не стрелять же у нее эту ментоловую ерунду. – Так вот, передай ей, что живу я прекрасно, как никогда, и ни в какой жалости или еще в чем-нибудь не нуждаюсь. И не перестал, как она хотела! Вика вздыхает. - Нет, Игорь, ты точно дурак. Она любит тебя, но не хочет, чтобы ты скололся. - Интересно, в этом районе еще хоть кто-нибудь не знает, что я колюсь? - Брось. Никому, кроме меня, она не сказала. - Это очень радует. Ладно, слушай: мы с ней расстались, причем по ее инициативе. Она меня послала абсолютно не по теме, совершенно без повода. У нас все было хорошо, и тут – бац! – до свидания! Что бы ты делала на моем месте? Не знаешь? И я не знаю, но пока, во всяком случае, сейчас, я не желаю с ней общаться. А свои проблемы я уж как-то сам решу. Она смотрит на меня, а потом выбрасывает сигарету. - Так и передать? - Так и передай, - говорю я с довольным видом. Она уходит, а мне хочется плакать от собственной дурости и бессилия. Вместо этого я иду в ларек за пивом и сигаретами. Теги:
-3 Комментарии
#0 17:51 10-09-2005мигрант
Афтара жалко... не, не жалко. В целом - хуйня. а мне понравилось Ненавижу торчкоффф... Написано, правда, хорошо. Даже для понедельника. нравится, спасибо автору! Жызненно..... сцуко Очень понравилось. Автор молодец! Еше свежачок Мастера медведь съел. Натурально. Белый медведь . Потому что не нужно ходить туда, куда не нужно. Табличка висит. "Не ходить". Теперь где нового мастера искать. Медведь за него работать будет что ли. Услили ограждение. Периметр обнесли колючей проволокой.... ПРОДЫРЕЦ
(сказка о чём-то) Сюр&Треш Встретились как-то в лоханке постирушечной 2 дырки-отверстия носочные, принюхались друг к дружке и очень обрадовались.... Крутит событий Чёртово колесо
Время. На гребне выси стареют дети. Осень включает дворника - пылесос, Самый простой и мощный в своём сигменте. Странный чувак. Расхлыстан да нетверёз. Жадина - через трубочку губ влюблённо Тянет в режиме "турбо" печаль берёз, Силу и вдохновенную нежность клёнов.... Сейчас печалью выводить печаль,
как пятнышко от кофе на рубахе. На завтрак - дождь и жареный миндаль, и длинный день, заваренный на страхе ночных, отчаянных, неведомых тревог, запястий, лезвий, подоконников, таблеток. Уябывай скорее за порог.... Она впилась в него после пары дежурных фраз. Приехала с новым мужем к своячнице и его с "законной" позвали за компанию. "Я вдова", подчёркивала она непреклонно на его "разведёнка". Покойный муж был директором атомной станции и сгорел от рака желудка едва за сорок....
|