Путешествие вновь (часть третья 11-21)

Автор: Крокодилдо 15
Честно говоря, я не испытываю особого желания заново переписывать следующий этап своей жизни, так он прозрачен и известен. Вся достославная история Товарищества на паях «Медицинские Товары Прованса» освещена в прессе. Возникни у меня или одного из вымышленных читателей желание освежить её в памяти – всегда можно обратиться к многочисленным статьям: от пестрящих восклицательными знаками заметок в бульварных газетенках до серьезных научных опусов в толстых специализированных изданиях. На любой, как говорится, вкус. Посему остановлюсь лишь на эпизодах, не дошедших до широкой общественности.
Синтезатор не вполне обрадовался моей идее о собственном промышленном производстве препарата, полагая, что я опережаю события. Он отнюдь не сомневался в успешном завершении опытов, чему имелись все основания. При этом настаивал на проведении целого ряда каких-то «клинических испытаний», туманно объясняя это научной добросовестностью и врачебной этикой. Разумеется, я не слушал эти аргументы. Да и по сути за косноязычными и многословными его объяснениями скрывалось обыкновенная обывательская боязнь сглаза. Как бы то ни было, я твердо заявил, что после синтеза опытного образца и проведения нескольких – самых необходимых – тестов, мы начнем серийное производство малыми партиями.
Согласно договоренности с Франсиско, я на свой счет отремонтировал эллинг. Работы обошлись дорого, и я лишний раз поразился сметливости баска, одновременно провернувшего дельце коммерчески выгодное и притом замаскированное дружеской услугой. Я не только залатал стены и крышу. Под замену пошли и пол, и все окна. Прочь – паутина, плесень, пыль. Отдельно пришлось подвести электричество и водопровод, что влетело в копеечку.
Внутри пространство поделили на две неравные части. Наименьшую занимала лаборатория. По желанию Синтезатора (одобренного мною) в ней поселиться, туда – помимо письменного стола – доставили топчан, примус, а также большой ящик консервов. Ящик использовался вместо стула, а его содержимое помогало бороться с невыносимым ночным голодом.
Лабораторию быстро заполнили необходимой утварью: пробирками, ретортами, колбами, пастеровскими пипетками, а также автоклавом и газовой горелкой. Тут же стальной гробик со шприцами. Тончайшие и жуткие иглы. Регулярно стерилизуются.
Большая помещения часть помещения предназначалась для производства и пока пустовала. Единственное украшение – блестящая хромированная холодильная машина «Sabroe», выписанная и доставленная из датского Орхуса. Техническое чудо, также съевшее уйму денег. Однако я твердо усвоил поговорку о том, что риск – дело благородное.
Подготовительные работы заняли около трёх недель. Наконец Синтезатор поставил на стол старый медный микроскоп, выкраденный из лаборатории Эмиля Ру, и раскрыл облаченный в черную кожу журнал для фиксации результатов опытов. Вот и всё. Никаких лягушек или крыс со вспоротыми животиками; никаких шипящих дымящихся реактивов; никаких заляпанных свечным салом беспорядочно разбросанных бумаг.
Пока мой компаньон день и ночь в поте прыщавого своего лба работал над вакциной, я занялся организационной стороной концессии. Перво-наперво мною было зарегистрировано Товарищество на паях «Медицинские Товары Прованса». Заметьте, доли поровну распределялись между мной и Синтезатором. Вполне справедливо: мой капитал, его идея. Действовал я с холодным сердцем, без волнения или предвкушения. В это трудно поверить, но я не сомневался в успехе.
Оформив документы, я со дня на день ждал известий о создании препарата. И случилось все весьма буднично. Жарким до одури полднем я сидел у Тощего Жака, потягивая аперитив. Заметив ковылявшего к моему столику Синтезатора, по его взъерошенности я уже знал, что он имеет мне сообщить.
Синтезатор опустился на стул. Вытер пот с грязного, покрытого экземой лба. Спросил у официанта чашку куриного бульона, а затем негромко сказал, что все расчеты оказались верны. Результаты опытов подтвердили их полностью. Вакцина создана.
За окнами надрывались чайки, наглые, вечно несытые. Я допил пастис, покатал по столу хлебный шарик и, отвернувшись к окну, негромко проговорил: «Эврика».

16
Рутины прибавилось. Я полностью утонул в бумагах, патентах, выписках, договорах и доверенностях. Перед Синтезатором (именно тогда я для краткости стал звать его просто «Эс») была поставлена новая задача: представить модель поточного производства вакцины. Он вяло пытался сопротивляться, ссылаясь на трудности организации подобного процесса, но я оказался непреклонен:
– Точного инженерного плана со схемой конвейера, как на заводах Форда, от тебя не требуется. Необходимо лишь в общих чертах обозначить подобные возможности. А также в кратчайший, – я интонацией выделил последнее слово, – срок создать не менее ста доз вакцины. Не менее ста, ты меня понял? После этого мы будем с тобой говорить об увеличении наших объемов. Предположим, о создании порядка тысячи готовых ампул в течение двух месяцев. К примеру. Ты же видишь, я не прошу невозможного. Назад пути нет. Мы внесены в реестр, на нас наложены некоторые обязательства, – я неопределенно махнул рукой. – Ты же сам подписывал документы, никто тебя не принуждал. Всё. Выполняй.
Разумеется, относительно обязательств я солгал. Что до подписанных им документов, то это был только общий устав, в котором обговаривались наши обязанности и долевое распределение прибыли. Впрочем, тогда он был бесконечно далек от любых финансовых и юридических вопросов.
Рано утром следующего дня я направился в патентное бюро. Уже имея опыт общения с чиновниками, я настраивался на долгие разговоры, крючкотворство и болезненное внимание ко всем, в особенности ничего не значащим, нюансам. Однако «вакцина для предупреждения и лечения инфлюэнцы всех типов под коммерческой маркой “Спаситель” (номер патента 28051977а, раздел “лекарственные и косметические средства”)» была зарегистрирована и внесена в реестр в течение всего пары часов, без особого интереса и лишних вопросов.
Производственное помещение заполнилось полками, заставленными флаконами и бутылями с формалином, спиртом, эфиром и бромной водой. Также здесь размещалось несколько десятков ячеек с отборными куриными яйцами (каждый день – свежими).
Следующим шагом стала вербовка рабочей силы, проще говоря, трех достаточно расторопных и аккуратных мальчишек. Аккуратность требовалась для обращения с лабораторной посудой и запаивания ломких и хрупких ампул тонкого стекла. Постепенно дело пошло на лад, хотя и медленнее, чем мне того хотелось. Так или иначе, к концу июня в нашем распоряжении имелось 98 ампул чудодейственного средства.
Однако тут обозначились и проблемы. Первая и главная: финансовый кризис товарищества «Медицинские Товары Прованса (МТП)». Иными словами, фармация съела почти все мои деньги.
Стояло жаркое сухое лето и отсюда вытекала следующая неприятность: невозможность триумфальной демонстрации нашего препарата, т.к. подопытных-больных в нашем распоряжении не имелось. То есть местное население безусловно хворало: ножевыми ранами, свернутыми скулами, сифилисом, горячкой, а также катаром желудка. Иногда даже простудой. Вот только гриппа в округе не наблюдалось. Искомое заболевание («вирусной этиологии», как научил меня Эс) стремительно и радостно развивалось в условиях холодных и влажных. Таким образом раньше ноября-декабря надеяться на вспышку инфлюэнцы не приходилось. А до этой поры «МТП» могло лопнуть, прогореть и сдохнуть от голода.
Под кроватью в моей каморке мертвым грузом лежали отпечатанные в типографии брошюрки, расхваливающие уникальные свойства вакцины «Спаситель». В текст я вложил весь свой литературный талант. Как мне кажется, получилось очень убедительно. Кроме того, оставалась пачка аляповатых листовок. Изображенный на них молодцеватый Щелкунчик в белом врачебном халате мощными челюстями откусывал голову исполинской крысе с каллиграфической надписью «Грипп» по всему длинному неприятному телу. Обильно хлестала алая кровь, а грандиозные желтые буквы «Вакцина «Спаситель» – избавление от инфлюэнцы» выглядели ярко и весомо. Около пятидесяти таких листовок я собственноручно расклеил по городу. Они привлекали внимание детворы и зевак, но в целом оказались совершенно бесполезны.

17
В это время неожиданно начал кукситься Эс. Невозможность увидеть свое детище в действии зародила в его голове сомнение в эффективности препарата. Сразу после создания вакцины он привил себя и меня, заявив, что теперь мы на год гарантировано защищены от вируса. Однако ему желалось увидеть, как вакцина излечивает болезнь. Поэтому он заметно погрустнел и стал молчаливей прежнего.
– Что ты голову повесил? Опыты же проведены? Эти твои, черт их раздери, клинические испытания подтвердили всю теорию! Разве не так? Опыты с мышами дали стопроцентный результат! – пытался я его растормошить.
– То мыши.
– Хорошо. Однако ж ты и над собой ставил эксперимент? Сам рассказывал. Врачу, исцелился сам! Ты же подхватил грипп после того, как этот твой Ку изгнал тебя из своего института… И вылечил себя инъекцией раствора, ещё даже не до конца доработанного!
– Ру, не Ку. И у меня была не инфлюэнца, а респираторная инфекция.
– Тьфу! Да какая к дьяволу разница? Ладно, вспомни, как в этой идиотской коммуне… – я защелкал пальцами, припоминая название.
– Багрянцы. И это не коммуна.
– Да наплевать, что это за сообщество. Хоть масонская ложа! Главное, ты же говорил, что с помощью кустарно приготовленного препарата тебе удалось вылечить несколько заболевших? А из остальных никто – ни один распроклятый бродяга – не подхватил грипп, хотя той зимой он косил людей направо и налево. Ergo, твоё снадобье – наше снадобье – действует! Убивает этот треклятый микроб.
– Вирус. Да, препарат подействовал, но это была не «испанка», а относительно неопасный штамм… К тому же – всего четверо заболевших. Вполне возможно, что всё это – просто совпадение…
И он снова надолго замолкал. Словом, настроения в товариществе «МТП» бродили самые упаднические.

18
Волна пришла с Востока. Вместе с ней пришла и «Королева Виктория», грузовое судно из Гонконга, ставшее на якорь в Новом порту. Случилось это в конце лета. Эс пропадал в лаборатории. Я, по обыкновению, сидел на пирсе и, подставив солнцу лицо, слушал шепот волн. Делать было решительно нечего. Только надеяться и ждать. Весьма символично для приморского жителя. Перспективы смутные, будущее грозит штормом и крушением, а я, устроившись на горячем дереве, дышал целебным соленым воздухом и болтал ногами. Ничего не поделаешь, не на кого обижаться, нельзя лелеять планы мести. Сам виноват. Сам, сам, сам. Хотя, о чем, в сущности жалеть? О растраченных деньгах? Легко достались, легко потерялись. Скоро, когда растают и последние несколько сотен франков, я просто вернусь к прежнему ремеслу. Мелкая и не совсем легальная работенка в порту найдется всегда. Особенно для такого ловкого молодчаги. Я ухмыльнулся. Смешное слово – «молодчага». Что до моего компаньона – пускай его живет как может. Сгинет, наверное. Да это уж не моя забота, я и так много для него сделал: дал кров, пищу.
Не удалось прогреметь, вспыхнуть, подняться до звезд. Вот это жаль. Значит, Лунная Вера и дальше будет высасывать меня по ночам, презрительно сияя с недостижимых небес. Такова, выходит, моя доля. Ох, вот ведь заразил Ласковский сволочным словом…
Неторопливые и грустные мысли мои прервал громкий пароходный гудок. Тревожный гудок. Я повернул голову. К причалу в это время подошел большой белый катер, с кормы спустились трое. Среди них я узнал главного санитарного врача Марселя. Весьма одиозный господин, известный барышник и взяточник. Скользок и неприятен, что твоя медуза.
Я поднялся с насиженного места и побрел к причалу, желая поближе рассмотреть судно, издавшего столь печальный звук.
«Queen Victoria» – белые буквы по черному корпусу. Что там может быть такого интересного? И, кстати, чья эта посудина? Я напряг зрение: британский колониальный флаг. Неожиданный порыв ветра расправил его во всю ширь. Так… Герб и литеры «H.K.». Ага, старушка Виктория приписана к Гонконгу. Далеко же порт её родной. Однако, что за черт. По мачте, в синее небо, взмыл еще один флаг. Тревожной, нехорошей расцветки.
«Лима». Это же, это… Опасность! Карантин!! Болезнь!!!
Портовый люд отлично ориентируется в морских сигналах. Завидев страшные желто-черные квадраты, на пристань высыпала толпа народа, вздыхая, охая, жестикулируя. Стремительно рождались версии, одна страшнее другой. Молва последовательно заражала несчастную «Королеву Викторию» холерой, оспой и чумой. Потолкавшись в волновавшейся и все прибывавшей массе, я решил было навестить своего компаньона, поделиться новостью. Впрочем, к чему это? Лишний раз видеть неприятное лицо? Пусть себе сидит, химичит, или чем он там занимается. Прыщавая клистирная трубка с тяжелым духом. Пойду-ка лучше домой, сосну немного. Чутье подсказывает, что вечером-ночью можно будет подзаработать. Людей собралось много, сейчас разойдутся по кабачкам, галдеть, шуметь, запивать сплетни и домыслы вином. Авось наколдую себе чужой кошелек или еще что наклюнется.
Проснулся я часов около семи от сильного голода. Неудивительно, если вместо обеда угостить себя полноценным четырехчасовым сном. Эк меня сморило. Сон – дело хорошее, однако непитательное. Умылся теплой, пахнущей железом водой, пригладил щеткой волосы. Пора к Тощему Жаку. Поужинать, а заодно и проведать деловые контакты.
Поужинать в тот памятный вечер мне так и не удалось, зато с деловыми контактами все получилось отлично. За столиком в самом дальнем углу прокуренного зала я разглядел знакомый берет. Такой уникальный национальный убор принадлежал одному-единственному человеку во всем городе: Франсиско. Перед ним стояла початая бутылка портвейна и блюдце с изюмом. Вид бригадир контрабандистов имел задумчивый и даже тревожный. Покручивал пустой стакан, морщил нос и даже неаристократично плевал на опилки пола.
– Что случилось, Франсиско? – шутки о независимой и свободной Басконии сегодня явно были б неуместны.
Он вздрогнул, очнувшись от своих мыслей, кивком указал мне на стул:
– Садись, Женья. Эй, Жак, будь другом, подай еще стакан. И заодно – ещё портвейна. – Он споро разлил густую рыжевато-коричневую жидкость по стаканам. Мы звонко чокнулись. Восхитительное вино: сладкое, знойное, ласковое. Наверное, если сделать солнце жидким, он будет иметь такой вкус. Я посмаковал глоток, медленно сделал второй – ещё лучше. Тем удивительнее, что Франсиско, тонкий знаток и ценитель, залпом осушил свой стакан, по-матросски стукнул им по столу, дернул себя за мочку уха и незамедлительно налил еще. Вытер тыльной стороной ладони рот, зло прищурился и сказал:
– Случилось, Женья. Точнее – случается прямо сейчас. «Королева Виктория», будь она неладна.
– Да-да, видел сегодня днем. Серьезный переполох. Сам, как его бишь, Годен? А в чем дело?
– Именно, что Годен. Главный санитарный врач. И этот гнусный пройдоха объявил карантин, вплоть до следующих распоряжений. А мы с ребятами должны разгрузить проклятый корабль. Шелк сам себя не разгрузит. А Вазир-Алжирец не станет ждать. А еще я знаю, как этот окаянный араб владеет своим кривым кинжалом.
– Я думал, у вас с ним все на мази.
– Пока условия соблюдаются – всё на мази. А нет, то, – он обреченно махнул рукой. – Этому разбойнику не втолкуешь про «форс-мажор». Он, может быть, и поймет, что это такое, но все равно не простит. Взращен в иной, знаешь ли, культурной среде.
– Это точно. А что именно там обнаружили, на «Королеве Виктории»? На причале болтали разную чепуху. Дескать и моровая язва, и проказа и болезнь Иорама.
– «Проказа…» Если б. Кое-что похуже, Женья. Я успел перекинуться с Годеном парой слов, так вот, – Франсиско понизил голос, – добрая треть команды, пятнадцать чертовых китайцев, лежат в лихорадке. А еще, кашель, понос и прочие радости, напоминающие…
– Что?
– Испанку, парень. Старую добрую испанку. Ясное дело, с этой штукой шутки плохи. Да, я знаю, что испанки вроде как больше нет. Скорее всего косоглазые слегли от обычного гриппа, но Годен дует на воду. Поэтому он немедленно отстучал телеграмму в Париж. А пока – карантин. Давай-ка еще по стаканчику.
Я нервно сглотнул. Не от предвкушения замечательного портвейна на своих ликующих вкусовых сосочках. Бывают радости и посильнее. Вот он – грипп. Вот он – шанс! Deus ex navis .
– Послушай, Франсиско, а этот наш главный док, Годен. Он сейчас где? С ним можно перекинуться парой слов?
– Куда там… С «Королевы Виктории» он сразу кинулся в ратушу, к губернатору. Бежал так, что маска выпала из халата. Чертов клоун! Может он и сейчас там. Совещается. А мне что делать? Пить портвейн и готовиться к дамасской стали от Алжирца. Он хмыкнул.
– Дай Годену на лапу.
– Не-е-ет. Каналья умеет считать. Моих денег ему не надо. Место дороже. К тому же, «проявив бдительность», он наберет дополнительных вистов.
– Точно! Проявить бдительность! Это замечательно! Великолепно сказано! Так где, ты говоришь, живет этот жулик?
– Курс-Пьер-Пюже, дом… Ты, что, собираешься к нему в гости? Тебя не пустят и на порог.
– Именно, что в гости, милый Франсиско! И – представь себе – меня не только пустят, но и обласкают! Поверь, может статься, по результатам моего визита к мосье Годену и ты будешь счастлив! Большую радость тебе доставит только прилюдная казнь Альфонса Тринадцатого. Его мертвый силуэт в лучах заката солнца свободной Басконии, а?
– Дом номер пять. Дай-то бог, Женья! Дай-то бог!


19
Роскошный дом номер пять на лучшей в городе улице Курс-Пьер-Пюже утопал в зарослях магнолий. Когда ты беден и зол долго смотреть на чужую красоту опасно – хочется бунта и грабежа. Но времени задаваться вздорными ребяческими мыслями не было: я уже отчаянно колотил в дверь бронзовым молоточком. В форме, заметьте, львиной головы.
– Вам не назначено, – горничная огромных размеров мгновенно оценила ситуацию. Сложная прическа, тонны крахмала для безупречности фартука. Укротительница тигров, с двенадцатым номером ноги.
– Я знаю.
Она задрала бровь. Похожую на конский хвост. Очевидно, мои слова показались ей забавными. Расправив синюю юбку, монстра снизошла до ответа:
– Господин Годен ужинает. Приемные часы: среда-пятница с 11 до 13. Всего доброго.
Зажмурившись, я двумя руками с трудом втолкнул стражницу домашнего очага внутрь, всунул в карман её фартука комок из последних пяти сотенных купюр и, встав на цыпочки, чмокнул напудренный мрамор щеки:
– Мосье Годен с радостью разделит со мной трапезу, – выдохнул я и рванулся по паркету коридора. Впереди три двери: прямо и по обе стороны.
– Стойте!
Я замер, ожидая удара, сотрясения мозга, перелома позвоночника. Повернул голову. Едва заметно улыбнувшись, она глазами указала налево. Послав доброй великанше воздушный поцелуй, я шагнул в указанном направлении и рванул темную дубовую дверь.
Дальнейшее трудно описать объективно. Высунув от усердия язык, окунаю перо в чернильницу, и пишу наобум: кратко, но цветисто, запрятав суть в пестром хламе метафор и эвфемизмов:
«В результате переговоров, начавшихся крайне эмоционально и даже враждебно, стороны все-таки сумели выработать общую позицию. В ходе диспута, временами грозившего перейти в откровенную ссору, господин Самедов сумел убедить своего контрагента во взаимной выгоде их краткосрочного сотрудничества. Будучи человеком мудрым, и помня заветы Авиценны и Эскулапа, господин Годен нашел в себе мужество признать обоснованность доводов оппонента».
Приблизительно в этом духе…
Я предложил следующие условия: в случае успеха, Годен, решительный и смелый муж, равно не убоявшийся бремени ответственности и смертельной опасности беспощадного la Grippe, единолично принял решение поистине государственно масштаба. В сжатые сроки разыскав талантливых ученых и организаторов.
– Вакцину несчастным вводил, разумеется я сам, собственноручно.
– Кому ж как не вам. Отважному наследнику Гиппократа.
– Попрошу без иронии.
– Извините.
– Что в случае неудачи?
– Разумеется, это всецело моя вина. Даже преступление. Тайное проникновение на борт с целью поживы.
– У вас найдут ампулы.
– Что с того? Во-первых, меня не поймают. Во-вторых, ампулы и ампулы. Назовусь морфинистом и психопатом.
– Все же обговорим. В случае неуспеха вы без сопротивления сдаетесь выставленному мной санитарному конвою. Умело мною подобранному и вовремя мною посланному конвою.
– Иначе и быть не может. И прекратите, бога ради, так пафосно интонировать. На вас никакого курсива не хватит.
Годен разгладил свою скудную ассирийскую бородку. Подмигнул левым глазом и назначил встречу ровно в полночь на причале. Я оценил драматизм выбранного часа. На этом беседа завершилась. На блюде дымилась баранья нога. К столу меня не пригласили. Правда, я совсем не обиделся. Я был вполне сыт результатом рандеву.

20
La Depeche de Marseille. От 6-го сентября 1922 г.
«И пришел Спаситель!»
«Найдено лекарство, победившее грипп!»
«Весь этот знаменательный и погожий осенний день я провел на главном причале Нового порта, где казалось, собрались все граждане нашего гостеприимного города. Городской глава господин Симеон Флассьер в окружении своих заместителей, обыватели близлежащих округов, а также местные аборигены: матросы, и судорабочие, солдаты с верными подругами, а также плотники, каменотесы и рыбаки. Все мы собрались, чтобы от всего сердца поприветствовать их: героев, победивших смертельную болезнь.
Да, дамы и господа, мадемуазель Инфлюэнца покинула мироздание! Хотя, увы, еще свежи в памяти ее печальные деяния. Жуткая жатва во имя мрачного Плутона. Разрушительный вирус La Grippe Espagnol. Чудовищная эпидемия, справедливо названная „Пурпурной Смертью”. Она унесла в сырой могильный мрак более 15 процентов всего населения земного шара .
Больше такого не повторится никогда! Зароком тому – мудрые и смелые действия изображенных на фото господ. Я имел честь первым побеседовать с этими великими людьми, Прометеями от медицины. Благодаря им страшное слово „дезинфекция” отправлено на пыльные антресоли вместе с академическими словарями, в которых оно записано. Запреты на массовые праздничные гуляния остались в черном, вернее пурпурном, прошлом.
Достаньте свои аптечки. И выбросите из них сырой картофель, куриные желудочки, мешочки с камфарой, паслён, волкозуб и прочие магические снадобья. Человеческий интеллект, вооруженный передовыми научными знаниями, создал не шарлатанский алхимический эликсир, но настоящее лекарство. И совсем не случайно, что оно получило символическое название „Спаситель”!
Мы стоим, обдуваемые свежим бризом. Волшебным ветром обновления и надежды. Он веет на изможденные болезнью, но счастливые лица наших гостей – тринадцати матросов с парохода „Королева Виктория”. Едва ли они надеялись на выздоровление, когда две недели назад были изолированы в кубрике по приказу (единственно верному на тот трагический момент) капитана судна, Дж. Уоррена. Несчастные страдали от жестокой лихорадки и свирепой головной боли; кашель разрывал их истерзанные легкие. Мучительный конец приближался неотвратимо, как теплые воды Лионского залива.
Однако гордись, Прованс, торжествуй, Франция, возрадуйся Европа! В Марселе есть люди, полные отваги и спасительных знаний! Созданная этими скромными героями вакцина (на фото вверху: Филипп Годен, главный санитарный врач Марселя) исцелила страдающих. Именно мудрое наставничество г-на Годена способствовало реализации смелой идеи двух талантливых вирусологов (на фото внизу). Движимый чувством долга и природной отвагой, г-н Годен принял из их рук ампулы со „Спасителем”, чтобы лично сделать уколы заразнобольным. Вот пример подлинно рыцарской, галльской храбрости.
„Основной вопрос теперь – в создании необходимых производственных линий. Таким образом мы обеспечим выпуск нужного количества вакцины, создав надежный барьер на пути болезни”, – заявил г-н Самеди, один из ученых.
В ближайших номерах нашей газеты мы подробно расскажем все биографии создателей вакцины, спасшей Человечество».
Это первая статья о нас. Нелепая, аляповатая. Отредактированная «движимым чувством долга и природной отвагой» Годеном. И тем не менее, благодаря заметке местечковой барракуды пера мы получили главное: интерес. Конечно, интерес пока осторожный.
Едва ли не в каждой провинциальной газете, да и во многих столичных, ежедневно появлялись сообщения – красиво и броско составленные – о самых разнообразных сенсациях: Женщина с двумя головами, Говорящая кошка, Луч смерти, книга Войнича, Снежный человек в борделе на улице Риволи. Теперь вот – Чудодейственная вакцина. Однако не проверить этот факт было нельзя, таковы уж репортерские традиции, питаемые каннибальским любопытством обывателей.
Ещё раз смотрю на пожелтевшую газету. Годен ловко втиснулся в самую середину, больно сдвинув меня локтем в сторону. Эс испуганно зажмурился, даже всплеснул руками. Переснимать не стали: у фотографа закончился магний. Годену вполне удалось завладеть инициативой, сразу заявить о себе, как о главном герое репортажа. Одна-единственная оплошность: страдая от болезни почек, главный санитарный врач был вынужден отлучиться в уборную, поэтому последняя цитата в этой статье принадлежит мне.

21
Статья в «La Depeche de Marseille» не стала бомбой, но репортаж прочли, и это главное. Каждое печатное слово оставляет следы. Если угодно, круги на воде.
Стали появляться первые страждущие: престарелая супружеская пара, загрипповавшая в водолечебнице Динь-ле-Пенн, дюжина местных жителей (правда, ни один из них гриппом не болел), а также инфицированная в полном составе театральная труппа из Авиньона, слегшая сразу после постановки «Амфитриона», обернувшейся провалом.
Мы помогли всем, к вящей радости всё новых и новых репортеров, среди которых оказалась и парочка столичных. Волшебство врачевания я подкрепил документами, предоставив всем интересующимся лицам патент. Также я взял на себя разъяснительную и просветительскую работу (понять высоконаучные речи Эс не мог никто).
Хотя сам я имел весьма смутные представления о механизме иммунного ответа и прочих подобных вещах, мне удалось возбудить фантазию газетчиков, поразив их собственными интерпретациями технологии осаждения куриных эмбрионов формалином (см. Приложение к «Патенту номер 280577а»). После этого я тянул драматическую паузу, ибо врать дальше представлялось слишком затейливо. Тишина толковалась в нужном русле сакрального знания.
Так рос снеговик ажитации. Вершиной стал визит спецкоров «Le Monde illustré», «Le Petit Journal» и «Le Figaro». Больные слетались мошкарой. Наши скромные мощности не справлялись.
И вот настал главный день, когда прибыла Делегация (именно так, с заглавной буквы) в составе: товарищ министра здравоохранения г-н Анри Кей, его личный секретарь, две смазливые стенографистки, несколько консультантов; президент фармацевтической фирмы Hoffmann-La Roche Марсель г-н де Бриньи с референтом; также десяток банкиров средней руки.
Предполагалось, что переговоры продолжатся два дня.
Началось всё с выступления Эс. Он расположился за кафедрой, на фоне белого задника, на котором были изображены пушистые серые овалы – вирус гриппа собственной персоной. Эс крайне подробно, с диаграммами и таблицами, изложил принцип действия препарата, перемежая свою речь многочисленными, добавлявшими торжественной убедительности, терминами. На грифельной доске сменяли друг друга формулы – сплошь из символов СН, длинные уравнения со стрелочками, а также сложные схемы, кривоватые рисунки и прочие непонятные вещи.
Лица господ Кея и де Бриньи изображали вежливую скуку, кое-кто из банкиров вообще клевал носом. Этого вполне следовало ожидать. Зато к моей вящей радости в глазах консультантов вспыхнул и всё ярче разгорался интерес вовлечения, в особенности, когда дражайший компаньон начал подробнее рассказывать о принципе действия промышленной линии. Эс не напрасно почти три часа крошил мел – над блокнотами мелькали изящные карандашики, записывая, копируя, фиксируя.
После обеда товарищ министра со своей свитой удалился – по официальной причине «для отдыха», на самом же деле, полагаю, для обсуждения и анализа услышанного.
Мы с бандой банкиров расселись на застекленной террасе респектабельного пансиона. В протоколе это было озаглавлено «Неформальные консультации по коммерческим вопросам». Скромная формулировка для главной части переговоров.
Подали коньяки, гаваны. Удобно устроившись в креслах, банкиры приготовились к нападению. Я сразу был атакован и взят в тиски. Шакалы признали «умеренную заинтересованность в довольно рискованном проекте» и любезно предложили кредитование нашего предприятия. Главным их козырем, справедливо полагаемым убийственным, являлось знание о бедственном положении товарищества «МТП». Выложив его на стол, они изложили свои кощунственные предложения и запыхтели сигарами. Я начал корчить скорбные гримасы. Они запыхтели активнее. Затем одновременно прищурились сквозь дым, и скинули один процент. Двигало ими отнюдь не человеколюбие, они бы и дальше с удовольствием наблюдали мою печаль, но не хотелось терять времени: южный вечер манил соблазнами. Напрашивалась интимная вылазка в марсельскую ночь, вдали от назойливых парижских репортеров и рано состарившихся супружниц.
От густого дыма запершило в горле. Я залпом осушил стакан воды. Драматически откашлялся:
– Благодарю всех за искренний интерес к нашей разработке. За быстрое и точное понимание всех технических аспектов, сообщенных вам моим компаньоном. Разумеется, я бесконечно рад полученному предложению по дальнейшему финансированию нашей деятельности. Предложению быстрому и честному, лишенному ехидных ловушек и уловок, увы, всё ещё принятых иной раз в финансовой среде. Предоставленные условия не просто выгодны, они щедры и в некотором роде даже бескорыстны, – я выпил ещё стакан.
Что мне оставалось делать? Не принять предложения этих матерых табаки с Шан-Зализе я не мог. Оставалось маскировать свою беспомощную злобу слабенькой иронией…
Жужжали шмели, солнце красиво просеивало синеватый дым сигар. Уже улыбались банкиры, не стесняясь пожимая друг другу руки: обыкновенный сговор, ничего особенного. «Nothing personal only business», – как говаривал в таких случаях незабвенный товарищ Мокроусов. Тоже, надо сказать, весьма эффективный делец. Что ж, жаловаться глупо… Нельзя забывать главное: предложение банкиров, безусловно грабительское, тем не менее сулило нашему товариществу прибыль. Таким образом, я – как один из пайщиков – становился богатым человеком. Не вхожим, конечно, в высшие круги, но при этом до конца своих дней обеспеченный разумными излишествами. Словом, еще не Рокфеллер, но уже не просто рантье.
Раздался стук в дверь, негромкий, осторожный. Вошел вышколенный и до скорби торжественный лакей. Пред собой он держал черный телефонный аппарат. Блестящий черный аппарат. Держал с необыкновенным почтением, словно царские регалии. Четкими широкими шагами лакей приблизился ко мне и отчетливо произнес:
– Вас, мосье. Из «Банка Франции». На проводе господин Робино.
Столь неожиданная развязка этого судьбоносного эпизода требует пояснений. Наукоемкий рассказа моего компаньона произвел огромное впечатление на мосье Кея, товарища министра. Даже не понимая и четверти сказанного Эс, он почуял, что речь идёт о действительно важном открытии. Со всеми вытекающими последствиями. Немедленный брифинг – сразу же после обеда, в гостиничном номере – подтвердил его интуитивные ощущения. Все без исключения консультанты и референты взахлеб восхищались новыми препаратом и в доступном виде смогли раскрыть радужные перспективы его применения.
Перебивая друг друга, советники расхваливали изящество научного замысла, дешевизну производства, а главное – небывалую эффективность, теоретическая база которой безусловно подтверждалась практически. Действенность вакцины превосходила все самые оптимистические прогнозы. В добавок к тому, «Спаситель» был универсален, обеспечивая как защиту от надвигающейся эпидемии, так и надежно излечивая уже подхвативших инфлюэнцу. Доказана приспосабливаемость препарата к любым штаммам гриппа. При этом вакцина подстраивалась под их особенности, воздействуя на мутации… Дальше пошли совсем уже непонятные и ненужные вещи про «цепочки и ядра»...
Последовал взмах унизанной кольцами руки. Немедленно – Кей умел принимать решения – был сделан телефонный звонок одному близкому другу. Логично предположить, что друзья человека на столь важной государственной должности тоже имеют вес в обществе. Вес измеряемый не килограммами, но миллионами франков. Так, близким другом министра, первым узнавшим о необычайной привлекательности препарата, стал г-н Жорж Робино, главный управляющий «Банка Франции». Очевидно, что тот тоже мыслил стремительно и точно. Результатом этой синергии мысли и стал телефонный звонок, прогремевший в фешенебельном, хотя и не столь приметном пансионе мадам де Гамо, в тот момент, когда я, окутанный дымом сигар, размышлял о кровожадных картелях и обреченных кустарях. Тогда-то и раздался стук в дверь, негромкий, осторожный. Вошел вышколенный и до скорби торжественный лакей… Et cetera .
Последствия звонка предугадать нетрудно. Десятка банкиров, «гаванская коалиция», как мысленно обозвал их я в тот момент, незамедлительно капитулировала. Будучи мудрыми людьми, они понимали всю невозможность борьбы с динозавром банковской системы не только Франции, но, пожалуй, всей Европы. Банкиры сохранили лицо, с достоинством замаскировав горечь поражения светскими улыбками.
Предложение «Банка Франции», которое любезно озвучил г-н Жорж Робино, обеспечивало принципиально иной масштаб нашей деятельности. Пропорционально этому увеличивались и наши выгоды, и наш престиж. Волшебным образом мы превращались в крупнейшую фармацевтическую компанию республики. Сказка сказок, в которой тыква обращается в карету раз и навсегда. Мы с Эс переводились в разряд не просто очень богатых, но и общественно значимых людей. Социальный статус реактивной ракетой рвался вверх, круг общения сверхчеловеков стремительно аристократизировался, а внимание прессы становилось приятно нестерпимым.