штурман Эштерхази

Бескровная Лилит сидит за столиком в кафе и пьёт какао. Она ничего не слышит. Выключила звук
и всё. В кафе, как в большом аквариуме. И разевают рты красивые, как гуппи, но глупые люди.
Официантка, серьёзно кивнув, оставляет на столе мёртвого тамагочи и небольшую визитку, на которой написано белым по чёрному: «Ангелы чистят историю»....

Горит трава, забитая в патрон —
от «Беломора» серо-белый кокон,
и сигаретный дым центрАм в догон
как рваный блюз
сторчавшихся на ливнях окон.
В который раз
идти куда-то лень.
Litprom, арт-хаус, книги и вязанье
носков из мыслей, фраз, обрывков слов,
когда ты всклень
и распустил
клубок сознанья....

У меня сегодня днюха,
не ебёт анонс валют.
В экономике всё глухо,
как в ушкЕ иглы верблюд –
подзастрял, ревёт, харкАет…

Трах стрекозок на руке,
солнце бликами играет
в водке
в вафельном рожке.

Я бухну, и станет чище,
станет просто веселей,
и растянется еблище
в добром смехе
до ушей....

Я громко, во всеуслышание, пукнул перед гостями.
- Извините, какой-то незапланированный катарсис!
И схватил с подноса у проходящего мимо, явно обдолбанного негра-официанта, бокал с шампанским.
<Пока киномеханик меняет плёнку, ты спишь>...

«…в то время мы жили в квартире на Комагомэ.
Наш отец, как я узнал от тебя позже, был не последним человеком в якудза. Наверное, в современной России, на родине нашей прабабушки, он назывался бы странным словом
«briguadir» («briguardir»). Его убили в одной из праведных разборок....

Вместо эпиграфа:

мама и папа, я курю марихуану
уже на протяжении десяти лет.
Но я ведь и сейчас для вас —
НОРМАЛЬНЫЙ...

для Мама и папа!
Курить марихуану – это безвреднее,
чем курить сигареты.
Мама и папа!
Вы воспитаны совком
и не нужно давать мне
псевдо-совковых советов....

Ночь влажная, душная и какая-то еле шевелящаяся в мертвенном блеске растущей луны. Где-то недалеко ухнула сова, метнулась от забора тень, раздался визг тормозов, кто-то выругался, открылось окно, проплыла по небу тучка, заслонила на минуту луну, опять разлилась по двору желтушная мертвенность, зачесалась жопа, почесал, заскреблась в углу мышь, стреканул за печкой сверчок, храпит за стенкой упырь, капнуло из рукомойника во дворе, скрипнула половица, скрипнуло в мозгах, живот вдруг свело....

Откладываю Довлатова «Соло на ундервуде»,
потому что ты, как на флажолете,
играешь на моём блуде.
В голове мысли
лишь об игольном ушкЕ
и не влезающем в него верблюде.
Зима. Время – ближе к простуде.

После секса курю и смотрю в окно:
вот малыш тянет, пыхтя, санки,
останавливается, внимательно наблюдает,
как Каштан, встав на задние лапы,
присовывает Каштанке....

Мне снится Ницца,
море у причала,
ты обнажённая
лежишь в отеле,
как ночью
подо мной кричала,
кончала,
извиваясь
на постели…
Мне снится запах
итальянской карамели…
Я просыпаюсь,
за окном – зима,
и Третий Рим в снегу
под цвет
мышиной шкурки,
такой же свет,
болела голова,
и со стихами на полу —
окурки....

Любовь – разрежь её напополам,
любовь – мясо с кровью, на вилку его наколи,
любовь – это когда осень и постоянно в хлам,
любовь – еби, суши, перчи и соли.
Любовь? Я не знаю про неё стихов
и, надеюсь, что не услышу,
любовь – это холодная кровать
с разлитым на неё тёмным пивом,
любовь… хм, да, это время собирать камни гашиша,
любовь… (ай молодца, типа сказал до этого красиво!...