Погром (продолжение)

Автор: Адвокат Начало здесь:

Часть первая
Часть вторая

И вот что сказал Костя псевдо-литературным жыдам:

«Прекратите издеваться над Русским народом! Вы называете нас фашистами, забывая при этом, что если бы не Русский народ, все ваши местечковые дедки и бабки сгорели бы в эсесовских печках! Русский народ избавил вас от фашизма, а вы, живущие в России, нагло нас оскорбляете! Вашими соплеменниками захвачены газеты, радио, тель-авидение, научные институты, медицинские, учебные заведения – и при этом вы постоянно вопите о том как вас, бедных, притесняют, как не принимают в институты, не выпускают за границу. А что на деле?

Сравните, какой процент евреев имеет высшее образование, а какой процент – русских? Много ли на 280 миллионов населения СССР найдете вы евреев – рабочих или крестьян? Нация, составляющая 0,69 % населения страны широко представлена в сфере управления, образования, науки, культуры. Мы, Русские люди, требуем ВСЕГО ЛИШЬ равноправия для русского народа в своей собственной стране. Это по-вашему, называется фашизмом?»

В зале присутствовала известная песательница-правозащитница Алла Гербер. Именно она первая заверещала «Вот они, фашисты! Закройте все двери, они не должны просто так выйти отсюда! Люди, не дайте себя запугать!»
Критикесса из “Огонька” Наталья Иванова (видно кандидатура провокатора подбиралась по национальному признаку) возопила так:
“Я не понимаю, что здесь происходит! К нам пришли русские фашисты, фашистские собаки! И нечего с ними говорить – их расстреливать надо!”
Естественно, это выступление было стёрто со всех аудио- и видеозаписей литературного вечера (диктофоны и видеокамеру припасли, конечно же, «писатели»), и вышло так, что оголтелая свора хулиганов ни с того ни с сего принялась орать, размахивать плакатами и пинать несчастных любителей перестройки.
Далее сказал Константин:

«А где же господин Евтушенко, в девичестве Гангнус? Расскажи-ка нам, Женя, как ты прославлял социализм и стройки коммунизма, сколько ты загранпоездок и Ленинских премий отхватил от этой самой Советской власти, на которую сейчас тявкаешь? Выходи, Женя, к микрофону, давай поговорим с тобой, подискутируем, у вас ведь «открытый микрофон», значит, каждый может высказаться, не так ли?»

Евтушенко на сцену, естественно, не вышел. Зато в зале началась некая движуха: несколько песателей осознав, что фашисты пришли с голыми руками, да и немного их, фашистов-то, так вот, эти граждане осмелели настолько, что попытались отобрать один плакат, а другой умудрились даже надорвать. Особенно старался при этом известный пездабол-демократ Анатолий Курчаткин, который впоследствии и оказался единственным пострадавшим в результате погрома: пропустил несильный удар в щщи с руки. От удара с его горбатого носа слетели очки, которые премерзко хрустнули на полу у меня под ногой.
Минут через десять после начала суматохи в зал вошли двое ментов и как могли попытались развести конфликтующих. Однако, у них ничего не вышло, ибо по чьей-то злой воле все двери зала оказались закрытыми (заперли даже дверь через которую вошли менты). Когда же открыли запасной выход, весь вестибюль и первый этаж были серы от мундиров – столько собралось милицейских чинов.

Часть наших повязали на месте, но большинству удалось выбраться почти беспрепятственно: милиции мешали горе-писатели. С выпученными глазами, брызжа слюной от ненависти, они бросались на наших, на переодетых оперов и друг на друга. При этом они сами производили впечатление отъявленных погромщиков.
В сутолоке у гардероба я с некоторым трудом получилось взять у меня свою куртку и уже направился я было к выходу, как ко мне подскочила этакая крючконосая баба-яга и проорала прямо в ухо: “Если вы убьёте хотя бы одного еврея, мы убьём десять тысяч русских! Не забывайте, в наших руках пресса и медицина!”

Сгруппировавшись уже на улице мы двинулись в отделение милиции (кажется, 83-е, рядом с Никитскими воротами) откуда примерно через час после составления протокола вышел улыбающийся Костя, который заверил нас, что «все в поряде». Мы дошли до Пушкинской, тепло попрощались и разошлись. Вернувшись домой я привычно настроил приемник VEF на частоту «Радио «Свобода» («независимая радиостанция, финансируемая Конгрессом США») и с удивлением узнал, что мне, оказывается, довелось участвовать в реальном еврейском погроме, где пролились реки крови. Картавая «демократическая общественность» по обе стороны океана подняла такой вой, какого не услышать, наверное, по большим праздником у Стены плача. Наутро в большинстве московских газет материалы о событиях в ЦДЛ были опубликованы на первых полосах.

(Цытата.
Поэтесса Юнна Мориц: «Азиатские люди, ввалившиеся в ЦДЛ»).

Ничтожный по тем бурным временам эпизод, с помощью международной еврейства и подконтрольной ему прессы был раздут до вселенских размеров. В США газета «Новое русское слово» изо дня в день посвящала простыни-полосы скрупулезному смакованию лакомого случая. Даже такая заядлая демократическая шавка, как Татьяна ТолстАя, описывая случившееся все же отметила: «Непосредственной угрозы не было абсолютно никому. Так что кто говорит, что было, это вранье!»
В «Новом русском слове» появились крупные объявления: «Все - на демонстрацию в защиту советских евреев! Не останемся равнодушными к судьбе наших сестер и братьев! Разнузданная антисемитская кампания бушует в СССР».

Известный правозащитник С.А.Ковалев даже обратился к Председателю КГБ СССР с вопросом «Что предпринимает КГБ против «Памяти»?

Это всего лишь малая часть из запомнившихся мне откликов. Центральная пресса к 1990 году находилась уже практически полностью под контролем противника и бесновалась в обличениями в адрес антисемитов практически ежедневно. Были, впрочем, неожиданные, и оттого весьма приятные исключения, причем с той стороны баррикад, откуда ничего, кроме очередного наезда предполагать было невозможно.

В так называемых «независимых» самиздатовских изданий типа «Экспресс-хроники, «издававшейся» при советской власти на пишущих машинках и распространявшихся исключительно по друзьям-знакомым (однако, на тот момент ее можно было совершенно спокойно взять по воскресеньям в 11:00 у станции метро «Кропоткинская», где собирались политические неформалы псевдо-либерального толка а-ля шестидесятники), так вот, именно такая газета, тиражом не больше тысячи экземпляров первой написала (чуть ли не передовица - самим главредом С.Григорьянцем было подписано) о том, что Костя после ареста стал очередным политзаключенным советского режима.

Ст. 74 УК РСФСР (разжигание национальной розни) существовала в СССР с 1961 года, однако не применялась советским судом НИ РАЗУ!
В 1987-1988 годах уже прошли настоящие (с человеческими жертвами) погромы русского населения в Алма-Ате и Сумгаите. Уже полным ходом шла дискриминация по национальному признаку в «европейски-ориентированных» республиках Прибалтики. Уже на Кавказе храбрые джигиты демонстрировали русским людям выкопанные из схронов дедовские кинжалы и винтовки и цедили сквозь зубы: «Русские, уезжайте, пока не поздно!»
В это время в Москве городской прокуратурой было возбуждено уголовное дело: сначала по ст. 206-й УК РСФСР (хулиганство), а затем, под давлением пархатой мировой общественности уже и по факту «разжигания». Костя, попытавшийся довести до простых русских людей доступными каждому человеку словами истинное положение вещей, был объявлен во всесоюзный розыск и впоследствии арестован. Противник перешел в атаку.

Ельцин тогда еще был в опале, однако, через год он станет Председателем Верховного Совета РСФСР и начнет назначать министров без согласия на то Кремля и Горби. Будут события в Баку и Ташкенте, Приднестровье и Душанбе. Русские люди бегут из братских национальных республик куда глаза глядят.

В России-то русскому сложно устроиться.

Беженцы везде: кто от войны бежит из Карабаха, кто из Ферганы, много в России армян, афганцев, курдов, таджиков.

Всех принимает Россия, по всей европейской части селятся пришельцы, заселяя покинутые деревни средней полосы и «осваивая» выделенные на нужды мигрантов многомиллионные бюджетные деньги.
Только русскому человеку некуда было деваться. Демократическая свора, пришедшая в эРэФии к власти, естественно его не обращала внимания на бедственное положение русских людей. Советский строй умирал тяжело. Тяжело было людям. Жыды при этом веселились и развлекались вовсю, справляя, к примеру, хануку в московском Кремле (1991 г.) Я сейчас ловлю себя на мысли: а может, будь Костя живым и на воле, - в августе 1991-го может все и по-другому бы повернулось?

Окончание следует; будет грустным.