Желтый отпуск

Автор: Коtt Желтый отпуск

И как только не отмазывался я, объясняя причины «множественных порезов на левом предплечье» подозрительному психиатру, все было тщетно. Военкомовский коновал угостил таки меня направлением в областную психиатрическую больницу. Меня ожидал десятидневный отпуск. Желтый отпуск.

Дабы не напугать начальство, я сочинил байку о том, что меня якобы свалил коклюш. Скрипя зубами, барин все же отпустил на десять дён своего неразумного холопа.
На следующий день я, сжимая сумку со шмотьем и прочей мелочью в одной руке, направление – в другой, отправился в дурку.
Через два часа тряски в холодной маршрутке, я был на месте.

- Н-ндааааа, бляяяя!- сказал я себе, увидев мрачные пейзажи и готичную архитектуру больничного городка. Кругом высились облезлые, грязно-желтые здания. Бетонный забор окружала редкая растительность. От стальных ворот по всему периметру больничной усадьбы тянулась, рассеиваясь в разные стороны, длинная асфальтная дорожка. В центре располагался памятник героям ВОВ. (Позднее от своих несмышленых однопалатчан я узнал, что это, видите ли, памятник Великому Психу из Дурки).
В воздухе застыла унылая тишина.
Мне нужно было найти десятое отделение. Отделение призывников-уклонистов. Проходящие мимо люди в клетчатых пижамах и потрепанных фуфайках, как ни странно, доверия мне не внушали. Чего можно было добиться от этих потерянных пассажиров? Наконец, наткнувшись на симпатичную медсестричку в аккуратном белом халатике и накинутой поверх курточкой, я вежливо полюбопытствовал: хде, мол, десятое – то? Она, даже не взглянув на меня, махнула рукой в сторону розового двухэтажного здания, и засеменила дальше. Я проводил ее голодным взглядом.
Дошлепав до нужного мне здания, я уткнулся в железную дверь. Стены сплошь и рядом были усеяны характерными надписями: «Арзамас 2004», «Лысково – рулит», «Дзержинск –the best», «Дурдом- must die», куда ж без классики жанра - «ХУЙ» и т. ддддддддд…

Слева от двери был ввинчен матерый звонок.
Звоните, и вам откроют!
Дверь отворила бабища два на два и тут же пробасила:
-Поступающий?
-Ага,– робко ответил я.
Абитуриент, ептэть!
-В регистратуре был?
-Нет.
-Иди туда сперва.
-А где это?
-Там же, где приемный покой!- квадратно-гнездовая тут же захлопнула дверь.
-Падла,- процедил я сквозь зубы.

И искал я приемный покой долго и счастливо…

Не хочется говорить о том, что в этой злоебучей регистратуре я просидел около двух часов; ждал, когда оформят бумаги. Затем на протяжении получаса я доверительно беседовал с дотошным психиатром, который без конца твердил: а это зачем? А почему вот так? Что побудило? ...
Затем с меня сняли верхнюю одежду, заставили расписаться в каком-то занюханном бланке и выпихнули из приемного покоя
В общем и целом, часа через три я «поступил» в отделение.

***

Как я уже говорил, здание было двухэтажное. В небольшом проеме сразу около двери располагались кресла для гостей. Гостиная, ебать-колотить! Поодаль стоял стол дежурной медсестры, вдаль уползал длинный коридор, который заканчивался туалетом, комнатой санитарок и кабинетом старшей медсестры Галины Ивановны (Гали-Вани). По левую сторону находились палаты. Палата №3 и палата №4. Рядом с четвертой, куда меня и поселили, стоял старенький телевизор и огромный диван. Первая и вторая палаты находились около столовой в другом отсеке. И еще две палаты - на втором этаже.
Ловя на себе оценивающие взгляды больничных старожилов, я побрел в кабинет Гали-Вани. Естественно, меня заставили «немного подождать». Видимо, блядь, у них традиции такие. Терпение наше тренируют. Присел на подоконник и стал рассматривать пациентов.
Небольшими кучками, неизменно шаркая сланцами о потертый линолеум, они неспешно двигались в сторону сортира. Покурить.
Вот идут двое. Ленивая походка вразвалочку, равнодушный взгляд, спортивные штаны, голый торс. Ну, это чисто, пацаны, конкретные пацаны. Они реально знают, что от жизни нужно. Среди них каким – то чудом затесались два неформала. Тоннели в ушах, пирсинг, тату.
Вот прошли два напуганных ушлепка. Из деревни видать. Папа пропил любимый мопед своего чада и сынок с горя, выпив сэма, решил вскрыть себе вены полотном от ножовки.
«Да, а ведь этот реально ёгнутый»,- подумал я, увидев паренька, который через каждые два шага подпрыгивал. Он показал мне язык.
Вскоре Галя-Ваня пригласила к себе. Подписала документы, ознакомила меня с уставом: не пить, не драться, короче не нарушать больничный режим, короче, вести себя словно невинный агнец на закланье. Хитро посмотрев на меня поверх очков, она предложила в целях безопасности оставить всю мою наличность у нее. Я вежливо отказался.

Ага, нашла лоха!

Медсестра проводила меня в палату. Указала на койку у стены и, уходя, буркнула:
- Сейчас белье принесу.
Я шагнул в палату и увидел семь тоскливых физиономий. Двое играли в нарды, кто – то разгадывал сканворды, один из них читал книгу. Я успел рассмотреть название. Книга называлась: «Я– Вор». От чего – то мне стали вспоминаться низкопробные боевики веселых девяностых, с их блатной романтикой. Эпизоды о том, как надо входить в хату и что говорить при этом, чтоб не лохануться, кто где должен спать и т.д. Я чуть было не спросил кто смотрящий, но к счастью вовремя пришел в себя и, представившись, скромно поздоровался со всеми.

Я опустился на койку. Жесткую до невозможности. Матрац был чуть толще блина, а подушка рассчитана ну разве на младенца.
Еще раз осмотрелся. Парни, как парни. Вполне адекватные, но, чувствуется, вконец измученные. Минут двадцать я просидел на этом блиноподобном матраце в ожидании белья. А его все не несли. Наконец я вышел из палаты и обратился с этим вопросом к медсестре. Она в очередной раз посмотрела на меня как на умалишенного и заявила:
- Так ты чо сидишь, молчишь?! Вон комната, бери сам.

***

Так. С бельем разобрались. Можно и покурить. Потопал в сортир.
Как только я открыл дверь, я, признаться, охуел! Никаких тебе элементарных кабинок, ничего! Восемь дырок - и все удобства. Три человека испражняются, еще пять курят и травят анекдоты, а один чистит зубы.
Как только я достал сигарету и закурил, вошел металлюжного вида паренек.
-Новенький?- спросил он.
-Ну,- ответил я.
-Я и сам только прибыл. А ты откуда?- поинтересовался парень.
-Из Дуста. А ты?- затянулся я, окинув взором чувака, который старательно подтирал задницу.
-Из Нижнего. Сормовский район.

***

Короче, контакт был налажен. На радость мне Сашка или попросту Шулю, положили в мою палату. Нашли общих знакомых по тусовкам, потрещали о музыке, концертах, натурфилософии и постмодернизме.
Пришло время ужина. Такой половы я еще не едывал! Вода с капустой вместо супа, клейстер - вместо каши и компот с бромом. В столовой питались либо новенькие, либо пизданутые, либо пизданутые новенькие. Остальные как-то переламывались бомж – пакетами и прочей ботвой.
После ужина – телевизор. По традиции все мудаки и кретины оккупировали диван и смотрели душистый сериал «Солдаты». Но поскольку я и Саня не были ни теми, ни другими, ни третьими, мы сериал игнорировали принципиально.
Между тем, мой зоркий глаз стал замечать беспокойные хождения уклонистов-раздолбаев в сторону туалета. Ага. Вот и часового на шухер выставили
-Пойдем-ка, покурим,- предложил я Сане.
-Да запросто!- быстро согласился он.
Минуя бдительного часового, мы вошли в сортир. Человек пять стояли полукругом около умывальника. Увидев нас, все резко обернулись. Я успел заметить, как один из них спрятал бутылку водки за спину, но тут же достал обратно.
-Нормально все,- сказал парень в черной безрукавке и допил остатки водки.
И не обращая на нас внимания, собутыльники стали сбрасываться еще на пузырь.
- А вы как проносите?- заговорил я,- дверь же закрыта, да и не выпускают ведь никого вечером.
- Да на втором этаже окно открыто,- ответил все тот же парень в черной безрукавке,- через него и хуячим.
Он аккуратно спрятал пустую бутылку в сливной бочок.
-Давайте, что ли, вместе замутим,- не растерялся я, - у меня рублей сто есть.
-И у меня полтос, - поддержал Саня.
- Ну давайте въебем. А то с тоски здесь подохнешь. Меня, кстати, Леха зовут.
Мы пожали руки. Сразу же познакомились с остальными.

Невысокий, коренастый, стриженый почти под ноль – Юра. Худощавый и высокий – Вовчик. Семен, с огромной татуировкой на руке. И Женя: совсем маленький, на вид лет шестнадцати.

Делалось все на удивление просто. Открывалось окно, кто-то осторожно спускался вниз и бежал за сорокоградусной. Из простыней связывалась веревка и когда посыльный, купив водки, был уже внизу, он тут же телефонировал своим подельникам. Те бросали ему веревку, и водка благополучно поступала в отделение. После этих операций гонец карабкался обратно.

Водку пили быстро и осторожно. Никаких тебе задушевных разговоров, похабных песнопений…. Распили литр на шестерых, выкурили по сигаретке, и разошлись по палатам. От выпитого меня чуток повело.
Я тут же завалился на койку и заснул.

***

Проснулся я от омерзительного клича Кинг-Конга (чересчур габаритная медсестра).
- Шулешов, Ильяшенко Субботин, Эрдман, Каталов – на анализы,- прогремела она.
-Каталов, - обратилась она ко мне,- тебя это тоже касается. Разлегся тут! На анализы!
Я закинул в рот жвачку и побрел на сдачу анализов. Первого в таинственный кабинет мы, естественно, послали Филю Эрдмана. И пока Филимон корчился в жарких объятиях Кинг-Конга, старожил из первой палаты поведал нам любопытную историю. Оказывается, процесс сдачи анализов в десятом отделении испокон веков носил сакральный характер. Именовался он «обрядом посвящения».
-Вот заходишь ты в кабинет,- говорил он словно мудрый старец несмышленым юнцам,- медсестра командует – спускай штаны! Ты послушно приспускаешь штаны. Встань раком! – говорит она снова, и ты послушно нагибаешься. Затем она берет металлическую спицу с ватным тампоном на конце и всаживает тебе в зад. Те же операции, но, естественно, другими спицами она проделывает с твоим носом и горлом.
-А откосить можно, как ни будь?- поинтересовался Шуля.
-Неа, один хрен сдавать придется.
Филя, с трудом переставляя ноги, вышел из кабинета. На лице его читалось тоска и отчаяние. Сидящие в коридоре ребята, дружно зааплодировали ему. Он прошел посвящение.
Вскоре это унижение испытал и я, ваш покорный слуга.

***

Когда до отбоя, а он в 22.00,остается около двух часов, в наши окна тарабанят педовки. Это девчушки 15-16 лет, но не из соседнего женского отделения, а живущие неподалеку от больничного городка. Их, конечно, гоняют медсестры и больничный цербер Женя (ублюдский охранник), но это совсем не мешает им каждый вечер торчать под окнами и задорно хихикать, показывая при этом неприличные знаки.
- Вот в наше время,- учили их опытные медсестры,- девчата к офицерам бегали. Чего вас – то к дуракам так тянет!!!?

Незаметно подкралось время отбоя. Все отделение ринулось в туалет. Представьте себе, около тридцати человек набивается в один единственный сральник. И никакой очереди! Каждому надо «выписать» пиво и элементарно умыться и почистить зубы. Все толкаются, боятся не успеть, потому как после десяти туалет закрывают на два часа. И тут хоть уссысь - не пустят. Рассказывали, был случай, что како-то бедолага обделался прямо в кровати, и на утро его заставили стирать собственные наволочки. И тот стирал. Не хочешь подчиняться – проваливай домой, но вскоре военкомат отправит тебя на повторное лечение. А веселого в этом, уж поверьте, мало.

Когда пациенты укладываются спать, медперсонал, как правило, бухает. Они закрываются в своем кабинетеке, врубают музыку громко гогочут и пьют горькую, а иногда изъятое у нас пиво.
Вот и в этот раз все так и вышло.
- Чуваки,- взывает Юрка, - ёбните чем ни будь по баку!
Кроме водки, металлический бак с кипятком – наша единственная радость.
-Давай я щас ложкой долбану,- поднимает взлохмаченную голову Санек.
И он начинает что есть мочи молотить по бачку. Выбегает хмельная пехота (медсёстры), орет на нас, грозится поднять всю палату или отправить в шестое отделение (там буйных привязывают к кровати и обкалывают транками).
Акт в трех действиях. После третьего действия они, наконец, затыкают свои ебла и убавляют музыку.
Постепенно палата погружается в крепкий тягучий сон.

За весь день я устал от этого сумасшедшего дома. Голова моя шла кругом.
И приснился мне сон. Идиотский до омерзения.

Снились мне фигуристки. Выступают они на катке какого-то замшелого стадиончика .Рядом со мной на трибунах сидят урки. Все до одного в кепках, фуфайках и валенках. Они из горла хлещут водку, без конца матерятся и сплевывают себе под ноги. Играет гимн России. Вдруг я чувствую, что кто-то из зала хватает меня под руки и выбрасывает на лед. Я падаю, ударяюсь головой и на мгновение теряю сознание. Очнувшись, я вижу, что фигуристки хватают меня за руки - ноги и начинают рвать на части. Зал в ожидании замирает. Наконец оторвав от меня по кусочку, они лихо кружатся на льду, демонстрируя публике мои фрагменты. Затем под всеобщий свист и улюлюканье кидают останки аплодирующей публике. В зале начинается хаос. Все дерутся за куски человечины. И тут я обнаруживаю себя в беснующейся толпе. Я пытаюсь вырвать кусок у соседа. Мне это удается. Обиженный урка плачет навзрыд. Я начинаю жадно поглощать отвоеванное добро и понимаю, что ем жареную баранину. И вместо урок – дети. Фигуристки осуждающе смотрят на меня и в один голос повторяют: зачем отобрал у маленького?! Зачем отобрал у маленького?! Зачем отобрал у маленького?!
- Он первый начал,- начинаю по-детски отпираться я,- он первый начал!
-Верни Гере украденное! Верни Гере украденное! – кричат фигуристки.

***

Проснувшись за полчаса до подъема, я услышал голос Степаниды, сменщицы Кинг-Конга.
- Кто дежурный по завтраку?- громко вопрошала она.
Никто не откликался.
Я поднялся, быстренько оделся и принялся будить Шулю.
Ночной кошмар осколком застрял в моем рассудке. Надо было срочно на воздух.
- Санек, - толкал я его в мясистую бочину,- пойдем за завтраком прошвырнемся, хоть воздухом подышим, может и опохмелиться успеем.
- Пойдем,- на удивление быстро согласился он.

Через десять минут мы были на улице. Вдохнули полные легкие морозного ноябрьского воздуха, вставили в рот по сигарете и зашагали на кухню.
Под ногами хрустели покрытые льдом лужи, на березе сидел ворон и, тупо вперивши в нас свои маленькие глазенки, загорланил на непонятном наречии.
- Смотри, - вдруг махнул рукой Шуля,- психов ведут.

По аллее вдоль забора следовала странная колонна из пяти человек.
Впереди, сжимая в кулаке веревку, шел матерый санитарище. Этой веревкой по рукам были связанны три пассажира, замыкал колонну не менее крупный санитар и держал в руке второй конец бечевки.
Больные медленно перебирали огромных размеров сапогами, их клетчатые шаровары путались в коленях, объеденные шапки-ушанки загадочным образом держались на лбах и подбородках. Из желтых фуфаек клочьями торчал пух. Их лица выражали пустоту.

«Боже, не дай сойти с ума» грустно подумал я и, бросив окурок, толкнул Сашка в богатырское плечо:
-Пойдем на кухню быстрей.
Пройдя метров сто, мы оказались у огромного здания с деревянным лотком для приема хлеба. Кругом были разбросаны алюминиевые бидоны, на которых красной краской были выведены цифры, поодаль четверо наших ребят выгружали из грузовика сетки с капустой и луком. Мы приветливо махнули им. Один из них кивнул в ответ.
У бокового входа несколько пациентов дожидались завтрака для своего отделения.
-Пошли, туда войдем,- предложил Шуля.
-Угу,- согласился я и с опаской покосился на психов.
Как только мы приблизились к лестнице, нас одернула пожилая дама в бардовом пальто.
-Парни,- взмолилась она, брызгая слюной,- выебите меня, пожалуйста!
-Бегом внутрь!- скомандовал я.
Мы ринулись на кухню. Несмотря на то, что работали вентиляторы, в помещении было душновато.
Нас обдал приятный аромат выпечки, жареных котлет, тушеного мяса. Все это упитанные повара носили здоровенными противнями. Носили неизвестно куда. Украдкой заглянув в бадью с супом, я увидел плавающие там куски мяса размером с полкулака. С болью в груди вспомнил я нашу баланду и по-волчьи облизнулся.

-Мальчики,- обратилась к нам повариха, на которой белый халат смотрелся как кожа на барабане,- обождите минут тридцать, скоро будет готово.
-Хорошо хорошо,- ответил я и хитро подмигнул Сане,- погнали за пивом!

Когда мы вырулили из кухни и зашагали вдоль по коридору, мы наткнулись на полуоткрытую дверь с надписью: «мясо». Там кровожадный исполин с садистским наслаждением рубил куски свиного мяса. Его окровавленный топор был величиной с мою голову.
-Чё надо?!- проревел он, и посмотрел на нас с таким видом, словно мы застукали его в ванной голышом.
- Да так…- сконфузился я.
-Пойдем-ка лучше от греха,- трусливо сказал Шуля.
Мы вышли из кухни, осмотрели местность на предмет похотливой старушенции, и поплыли в сторону киосков.

***

На пятый день пребывания в этом богонеугодном заведении, меня вызвали для беседы с психологом. Мне повезло – я попал к молоденькой дамочке. (Разговаривать со старухой из ветхого завета не очень-то хотелось.)
Это была обаятельная полногрудая шатенка лет эдак тридцати пяти, с изящной прической, аккуратно выщипанными бровями и голливудской улыбкой. Но улыбалась она не далеко не мне, а раскрытому журнальчику, который никак не гармонировал со стопой личных дел и идиотскими карточками с непонятными рисунками. Интересно, что за журнальчик? Уж, наверное, не популярный здесь «Psyhinfo».
«Странно», подумал я, «что она забыла в дурке? С такими данными непременно в ящик нужно».
- Сядь нормально!- рявкнула она и в момент разбила мою хрупкую лирику.
Непременно ей нужно в ящик. Деревянный.
-Фамилию скажи,- протараторила она и вынула из стопки папку с моим личным делом.
-Чью?- решил поиздеваться я.
-Свою,- невозмутимо ответила она.
-Моя фамилия огромными красными буквами выдолблена на сей папке, - кивнул я на личное дело.
-Умный?
-Был бы умный,- вздохнул я, - сюда бы не попал.
Затем Валькирия разложила передо мной несколько картинок.
-Что здесь изображено?- ткнула коготком в одну из них.
- Нога,- быстро ответил я.
-В шестое хочешь?- пригрозила она мне
- Ну хорошо, хорошо. Это ж Лев Николаевич в «Ясной Поляне». Здесь отчетливо видно как он плугом пашет землю. И Софья Андреевна, жена его тут. Вот она. Сидит на веранде и чаек попивает.
- Так. Что ты видишь здесь?- она придвинула ко мне следующую картинку.

«Долбоебизм, распиздяйство и похуизм я вижу здесь!»

- Эпический синкретизм. И еще я вижу черный леденец, обосанный богами Вальхаллы.
- Хорошо, так и запишем,- она склонилась над папкой и взглянула на меня исподлобья.
- Контора пишет, - не унимался я. – Я очень вас прошу, поставьте мне диагноз «дурак с тяжелой формой легкомыслия». Не ошибетесь.

- Иди отсюда, симулянт,- сдалась Валькирия,- после всех зайдешь.

***

Перед выпиской я познакомился с весьма любопытным пациентом. Представился он Эдуардом. Его широкополая шляпа, блестящие кожаные тапочки, и аккуратно выстриженные седые бакенбарды никак не укладывались в тесные рамки дурдом-моды. Он сидел на лавочке и читал потрепанную книгу в красном переплете. Я присмотрелся: Хорхе Луис Борхес «Избранное».
-Молодой человек, - окликнул он меня,- постойте.
Я остановился.
-А вы знаете, в чем заключается по-настоящему серьезная философская проблема человечества?
-Нет. А в чем?
-Самоубийство, - ответил он.- Решить стоит или не стоит жизнь того чтобы ее прожить, значит ответить на фундаментальный вопрос философии.
-Пожалуй, вы правы, - медленно развернулся я и побрел к выходу.
- Это не я прав,- кричал он мне вслед,- Альберт Камю прав.
Еще долго что-то горланил мне вслед загадочный старикан, я его не слышал. Я покидал эту преисподнюю. Надо было о многом подумать…

10 янв.2008.