Разговор

Автор: Филип Фишер - Если любимый человек умер раньше тебя, то он тебя там ждёт. А ты здесь тоже должна ждать - того момента, когда к нему отправишься. И он всё видит оттуда, потому что от него уже только душа осталась, а душа без тела чистая и всё видит. И часть этой души его теперь по тебе скучает и каждую секунду на тебя смотрит. Как будто рядом живёт. Так что когда Длинного в цинке привезли, то это уже не Длинный был.
- Да? Бля, я тоже слышала, мне Шерстнёв говорил, что ему, короче, какой-то кекс сказал, что слышал от одного военного, который там был, что это вообще мог и не Длинный там быть внутри. Что их там, например, убивают человек десять, а начальству неохота разбираться – кто там кто, а тем более, если кому-нибудь что-нибудь оторвало - руку, там, ногу или голову. И их поэтому просто запаивают в цинк намертво, чтобы никто не знал что там внутри. Прикинь, может Длинного вообще другие люди хоронили, вообще ему незнакомые. Пиздец…
- Да нет, дура, я те ваще о другом. Я к тому, что если там даже и Длинного было тело…
- А прикинь если нет? Охуеть! Какой-нибудь, вообще, хохол из Хабаровска… А я гроб обнимала, рыдала… Пиздец, и так не только я, а до хуя кто…
- Блять! Да вот я об этом и говорю! Да хоть айзер из Баку, хоть дебил какой-нибудь из шэдэ! Ты-то рыдала, потому что здесь, в Москве, на Земле, ты с ним больше не встретишься никогда. Но на небе он тебя ждёт и, кто бы там не был - в цинке, Длинный, а точнее его душа, видела, что ты именно по ней плачешь, потому что любишь её. И ей там, наверху, хоть она уже и наверху, но тоже без тебя хуёво, потому что известно, что браки совершаются на небесах и люди, которые на Земле друг друга любят, наверху навсегда душами объединяются.
- А если у меня, например, с другим каким-нибудь парнем через несколько лет что-нибудь будет? Ты пойми, я Длинного очень любила и ждала из армии и чуть с ума не сошла когда узнала, что его убили, когда гроб пришёл, когда похороны были… И сейчас тоже люблю и до сих пор не могу поверить, что его больше нет. Иногда, бывает, сижу ночью у себя в комнате, все уже спят, я сижу, курю в окно, и прямо реально кажется, что дверь входная открывается и он там входит тихонечко, разувается, что сейчас войдёт в комнату, живой… Хотя мы даже вместе-то вот так и не жили никогда – если и проводили вместе целую ночь, то только где-нибудь у друзей или когда чьи-нибудь родаки уезжали или, вообще, три раза в подъезде…
- В подъезде? Охуеть… В каком?
- Два раза в первом, а один раз в третьей белой башне.
- Охуеть! И где вы спали в первом? На коврике у тёти Туси что ли?
- В первом – прямо на батарее, на высокой, слева от лестницы, рядом с почтовыми ящиками. Картонками застелили решётку сверху и спали.
- На батарее? Вы охуели, её ж с улицы видно! Да и подъезд весь вас видел походу, кто мимо проходил… И никто не наехал? Вас, по идее, могли начать нахуй оттуда посылать…
- Пиздели чо-то… Бабка одна вдруг начала наезжать, что ментов вызовет сейчас, что мы охуели совсем. Ну, Длинный её нахуй послал и сказал, что, типа, «вызывай, бабка - мы всех ментов знаем». А потом ночью ещё какой-то мужик с работы возвращался, хуй его знает почему так поздно, но реально с работы – на вид уставший и не бухой, а Длинный куском кафеля лампочку разбил и в подъезде темно было. Ну, этот мужик стал наезжать, что хули мы лампочку разбили и что, вообще, поздно уже и подъезд – это не ночлежка. А Длинный ему стал втирать, что лампочку мы не трогали и, как раз из-за того, что это был самый тёмный подъезд его и выбрали. И, типа, добавил, что тем более, что поздно и сейчас свет никому уже не нужен.
- Бля, Длинный как всегда – ни дня без выебона, бля. Ну и?
- Ну и. Мужик этот стал в залупу лезть… Вот тоже непонятно – идёт с работы ночью, заебался небось, жрать хочет, завтра опять на работу… Мы лежим, болтаем, никого не трогаем. Ну, пососёмся если только, да и то – когда никого не видно. Ну вот, Длинный, типа, отшутится хотел, а тот не понял и стал наезжать, что если мы сами не слезем с батареи, то он нас вниз спустит. Ну, Длинный ему на это сказал, что, типо, в армию уходит через три дня и он тогда отвял.
- А это за три дня до проводов было?
- Ну да… За три… А потом проводы…
- Проводы я по-о-о-о-о-о-о-омню, блять… Прикинь, с Колбасиным вчера на Чуйкова встретилась – я к метро шла, мимо интерната, а он, типа, уже оттуда. Прошёл мимо, козёл, вообще ни слова не сказал, как-будто незнакомы…
- А потом похоронка… И вот чо я тебе сказать хочу, что ты мне про душу говорила..
- Да, чего?
- Ну вот, Ир. Я, конечно, очень люблю Длинного и всегда буду любить и у меня до сих пор никого нет и я не представляю, что я могу кого-то обнять, поцеловать, там…
- Ну, правильно. И чо?
- Ну вот, правильно. Но я вот уже несколько месяцев задумываюсь, всё чаще и чаще, что мне ведь всего восемнадцать. И что – значит у меня теперь не будет ни детей, ни семьи? Значит мне одной теперь куковать до старости и, как ты говоришь, ждать пока я умру, чтобы с Длинным одной душой стать?
- Почему это? Ты чо – дура? Запомни – если Длинный погиб, то это не значит, что ты не должна продолжать жить. Я уверена, что и он, там, наверху, тоже с этим согласен. Ты должна выйти замуж, детей родить и вырастить. Моя мама и, между прочим, твоя тоже так считают. Да все так считают, все! И никто тебя ни за что такое не осудит, так что не заморачивайся, Юлюш, я тебя умоляю. Мы все охуеваем до сих пор, что Длинного больше нет и, уж тем болеее, представляем как тебе хуёво, но для тех, кто жив - жизнь продолжается, так что ещё раз повторяю – не-за-ма-рачивайся.
- Ну как? Как тогда ты говоришь, что Длинный меня ждёт и когда дождётся, то наши души станут единым целым, потому что мы любим друг друга?
- Ну, а хули тут непонятного? У тебя будет нормальная человеческая жизнь - семья, дети, но в сердце ты будешь любить Длинного и от этой любви его душе будет легче тебя ждать и, в итоге, когда Бог тебя заберёт, то вы сразу же объединитесь, навсегда. Хули непонятного, Юль?
- Непонятно то, что если ты говоришь о том, что у меня будут дети и будет семья, то значит у меня будет и муж. Я ж тебе, блять, не Дева Мария… И что получается? Ему, этому мужу, тоже ведь будет хотеться с кем-нибудь объедениться, и ни с кем-нибудь, а со мной – он ведь меня любить будет, раз уж, там, семья, дети… И с кем он сольётся на небесах? Со мной и Длинным третьим будет? Или это не мои проблемы – с кем мой муж и отец моих детей сольётся? Пускай он, может, вообще один в тартарары сгинет и погоду не портит? Так что ли? И, кстати, Ир, если уж на то пошло, то брак на небесах я с ним, с будущим мужем в итоге заключу, потому что он ведь моим законным мужем будет, а не Длинный. И потом, что - я с нелюбимым человеком буду жить и всю жизнь под сердцем другого носить, а этому всю жизнь хуйню на уши вешать? Хуйня какая-то выходит, Ир, тебе так не кажется? Да и дети, знаешь ли, мне это ещё бабушка говорила, что без любви некрасивые рождаются…
- Бля, ну ты пиздец, прогрузила… Чёж ты так всё близко к сердцу-то принимаешь, а? Я ж тебе в общем говорила… И потом - сама же говоришь, что задумываешься по ночам, что одна не хочешь до старости…
- Не хочу! Но и вот так рассуждать, как ты – тоже не могу. Один там – наверху ждёт, другого здесь – по вечерам с работы ждать надо… Я так головой окончательно пизданусь, в итоге, а я и так уже по фазе поехала с этими похоронами. Вот, блять, я Длинному дверь открываю на своё пятнадцатилетие и он мне дарит пятнадцать красных гвоздик, как вчера, Ир, как будто вчера это было, вот его проводы в «трёшке» и вот, блять, его отец привозит домой какую-то, блять, запаянную железную консерву, в которой может даже и не Длинный, а кто-то другой, блять, и я, хоть об угол головой бейся, ничего не могу с этим поделать. Так что, либо всё – я больше никого не полюблю и буду, как ты сказала, ждать момента, либо, если я почувствую, что снова полюбила, то новую жизнь начну и всё этому человеку расскажу и, я уверена, если он меня тоже будет любить, то всё поймёт.
- Смотри, вон идут! Колбасин, Дудкин, Алим, Борман, Любомудров и Сара с ними... Со стороны общаги. Всё понятно. Режим дня у Сары не меняется - сто хуёв в рот, стопервый в жопу! Лера номер два, блять, скоро тоже рот до ушей разъедется. Охуеть, уже и Любомудров повадился! Ему-то уже почти 20, а туда же. Сюда идут, кстати.
После этих слов девочки замолчали. Они сидели на лавочке у третьего подъезда типового блочного дома в одном из периферийных промышленных районов Москвы.