Маленькие человечки

Автор: Франкенштейн (Денис Казанский) Я начал интересоваться каннибализмом достаточно давно. Еще в нежном возрасте. Теперь уже и не вспомнить – как и почему это явление вызвало мой интерес. Кажется, все началось со статьи в местной газете, описывающей привычные для средней полосы алкогольные дикости.
Впервые узнав о том, что иногда вполне здоровые, нормальные люди едят друг друга, я пережил глубокое душевное потрясение. Школьные учебники утверждали, что таким образом поступали раньше из суеверия африканские дикари, однако в книгах ничего не было сказано о мотивах, побуждающих к подобным действиям бывших советских инженеров. Непонимание порождало страх. Страх постепенно сменился живым интересом. Интерес быстро перерос в страсть. К двадцати годам я знал о каннибализме все, что только можно было знать, за исключением главного – я не знал каково на вкус человеческое мясо.

Часами бороздя интернет, изучая в библиотеках научные труды, известные только узкому кругу специалистов, я ни на секунду не забывал о том, к чему меня подводят мои исследования. Все эти вычитанные трактаты не давали ответов и лишь умножали в голове неразбериху. Бесконечные истории о трупах, закатанных в банки, и расчлененке в канализационных коллекторах дразнили воображение.
Я понимал, что ключ к разгадке тайны людоедства может быть только один – пища. Красные сочащиеся куски, свежесрезанное мясо, подплывающее томной сукровицей. Только познав его вкус можно было, наконец, понять для чего самые неожиданные люди едят друг друга. Я стал думать о каннибализме все чаще, и постепенно он полностью вытеснил из моего разума все прочие интересы. Теперь в моей жизни была одна цель – человечина.

Мясо не давало мне покоя. Оно являлось во сне на серебряном блюде, заставляло трепетать и пускать слюнки при одной только мысли о нем. Я не мог больше сдерживаться и уповать на внутренние тормоза. Влечение к человеческой плоти было столь захватывающим, что я отдал ему всего себя без остатка.
Фантазия рисовала умопомрачительные картины. Я перебирал в голове десятки сюжетов того, как это должно было случиться. В общих чертах воображаемый мною акт каннибализма напоминал старый порнофильм, где сцене знакомства и прелюдии уделялся весьма условный отрезок времени, но и без них обойтись было никак нельзя, чтобы хоть как-то связать происходящее на экране с реальностью.
Возможная жертва встречалась мне в парке или на пляже. Чаще всего это была худенькая девчонка, с едва оформившейся грудью и маленькой родинкой на бледном тельце. Под грязными и смехотворными предлогами я отводил ее подальше от людей и впивался зубами в шею, отчего она сразу теряла сознание и не сопротивлялась. После этого я начинал жадно пить кровь из раны, с хрустом выворачивать суставы, рвать сухожилия и ткани. Эту часть я всегда продумывал во всех красках, детально останавливаясь на мелочах. Одни мои жертвы носили на запястьях тоненькие золотые браслеты, другие были обуты в мужские кроссовки, третьи имели в самом неожиданном месте тату, которые я скреб ногтями и грыз.
Для своих трипов я всегда выбирал самые укромные и безлюдные места, чтобы никто не мог отвлечь меня от сладких грез. Входя в транс, я утрачивал связь с реальностью, забывал обо всем на свете. Существенным для меня становился совсем другой мир, полный нечеловеческих мук и наслаждения. Там можно было не бояться ответственности. Там все сходило с рук и после каждой кровавой свалки можно было спокойно совершить променад, поесть мороженного и полюбоваться закатом. Только там существовало настоящее человеческое счастье, лишенное ханжеского гуманизма и сатанинской любви.

Приходя в себя после воображаемых зверств, я чувствовал прилив сил и возбуждение. Меня захватывало желание дарить цветы, делать что-то хорошее для людей, благодаря которым я мог испытывать такие восхитительные переживания. Но всякий раз я с грустью осознавал, что никогда не смогу воплотить в реальность свои фантазии. Слишком велик был страх перед неотвратимой карой. О том, что делают с такими, как я, в тюрьме мне было отлично известно. Кроме того, в случае неудачи меня могла растерзать неуправляемая толпа.
Убийства с легкостью совершались только в моем сознании, но в повседневной жизни у меня не хватало смелости не то что убить, а хотя бы просто заговорить с потенциальной жертвой. Разумеется, я всячески утешал себя тем, что решимость и характер приходят не сразу, что у меня еще все впереди, и однажды такой долгожданный день все-таки настанет, но в глубине души всегда шевелился злобный червячок правды, не позволявший мне ни на секунду до конца забывать о том, какое я ничтожество. В конце концов, осознание того, что я никогда так и не узнаю настоящего вкуса человеческой плоти, стало невыносимым. И чтобы хоть как-то обмануть разум, я стал пить, нажираться до потери пульса и холодной блевотины, лишь бы только не думать о недосягаемых дрожащих кусках хотя бы во время пьяного забытья. Мясные трипы перестали приносить мне счастье. Их насыщенность и цветность теперь разбивались о холодные камни реальности, обрекая меня на страдания и внутреннюю пустоту.

Потянулись долгие и безрадостные дни внутренней дисгармонии. Как и всякий глубоко несчастный человек, я стал искать утешения в творчестве. Сочинял рассказы о том, как я ловил и резал на части молоденьких девочек, жестоко убивал детишек, наслаждаясь каждым мгновением их конвульсий. Я публиковал десятки и сотни таких креативов в интернете, чем снискал славу отмороженного, но талантливого писаки, и даже обзавелся кучкой скотоподобных поклонников, восторженно ждущих от меня новых опусов. Но даже такая сомнительная слава не приносила облегчения моей душе, жаждущей настоящих страстей. Никакие даже самые восторженные похвалы не могли заменить мне вкус человечины. Все самые яркие моменты моей жизни оставались выдуманными, ни один из моих рассказов не был правдив, и от этого мне становилось еще более гадко. Я чувствовал себя обманщиком, понторезом, пытающимся компенсировать свою повседневную никчемность за счет создания виртуального образа в сети.

Все перевернулось в один день, когда я совсем уже потерял надежду на спасение. В то серое утро я случайно вспомнил пароль от своего электронного почтового ящика и решил на всякий случай покопаться в спаме. Неожиданно для себя, среди прочего мусора, я нашел письмо от неизвестной мне поклонницы. Девушка узнала мой почтовый адрес на одном литературном сайте - я указывал его там, где этого требовали условия регистрации. Ее послание было трепетным и нежным признанием в любви, напечатанным в спешке, полным чувств и смешных ошибок. Она писала, что как никто понимает меня, и отдала бы все за одну только возможность увидеться. Девушку звали Ириной. Через несколько часов мы уже сидели на скамейке в парке, и я тихо рассказывал ей о своих страстях, а она бросала хлеб голубям и курила одну за одной тонкие дамские сигареты. Впервые за всю жизнь у меня появилась возможность выговориться. Уставший от многолетнего одиночества и молчания, я говорил ей правду, шептал страшные черные слова, описывал свои невообразимые сны и фантазии. В конце концов, я признался, что не могу убивать по настоящему, что у меня кишка тонка для того, чтобы осуществить все на самом деле, и что от этого я чувствую себя неудачником и лжецом.
Выслушав рассказ до конца, Ирина обняла меня за шею, и мы долго целовались с нею на виду у всех, позабыв обо всем на свете. Она сказала мне, что просто счастлива от того, что мы встретились, и рада тому, что я оказался таким чутким и красивым [???] человеком. Моя проблема ничуть не смутила ее, напротив – растрогала. Ирина знала, как можно мне помочь. Всю ночь напролет мы занимались любовью, а на утро она рассказала мне, что работает медсестрой в абортарии, и сегодня я, наконец, узнаю вкус человеческого мяса.

Ее слова привели меня в трепет. Я не знал, что ответить. Миг, казавшийся мне таким далеким, вдруг настал, и я оказался абсолютно не готов к его приходу. Все было на самом деле так легко, а я, несчастный, страдал и мучался. Ну конечно, аборты! Как же я раньше не подумал! Живая плоть! Совершенно легальные убийства творились у меня под боком, буквально в двух кварталах от дома, а я изводил себя глупыми мыслями о неотвратимости жизни под шконкой.
Проводив Ирину на работу, я стал морально готовиться к действу, задыхаясь от радости и волнения. Мне впервые за долгое время хотелось смеяться и жить. Ведь впереди меня ждали кровавые маленькие человечки. Некоторые из них, вырванные из развороченных маток безжалостным хирургическим инструментом, успевали еще несколько секунд пожить, забавно подрагивая в безучастных руках инквизитора. Их можно было бы жрать живьем прямо там, у гинекологического кресла, не дожидаясь, пока жизнь испариться из крошечных тел, и за это мне ничего, ни-че-го-шень-ки не грозило!
Это было в высшей степени прекрасно и удивительно, что Ира повстречалась мне на жизненном пути!

Весь день я не находил себе места, в ожидании ее звонка. Наконец, ближе к вечеру, телефон испуганно задребезжал, и я в нетерпении сорвал трубку с рычагов. Ирина сказала мне, что ее рабочий день уже кончен, и я могу приезжать прямо сейчас. Все было готово! И я не стал терять ни минуты.
Девушка ждала меня во дворике, сразу за серым кирпичным зданием больничного корпуса. Мой вид развеселил ее, ведь я весь дрожал от возбуждения и был кое-как одет. В руках у Иры был небольшой пластиковый контейнер, сквозь белые стенки которого просвечивала алая масса. Глаза ее светились счастьем.
- Как много хочется сделать для того, кого любишь больше жизни! – произнесла она нараспев – Какие бы это ни были дела, пускай даже самые ужасные, влюбленный человек всегда вершит их со всепобеждающей радостью!
Я стоял от нее в двух шагах, не в силах вымолвить ни слова. Контейнер в руках Ирины казался мне совершенным, неповторимым произведением. Осторожно протянув к нему руку, я потрогал теплый пластик и заплакал. Чувства, которые я так долго и старательно прятал, теперь вырвались на свободу и захлестнули меня с головой.
- Сегодня я ассистировала множеству смертей – продолжала Ирина – а на душе все равно соловьи! Ведь это так прекрасно – знать, что у тебя есть вторая половинка, такой ранимый и родной человечек. Выворачивая кровавую слизь из этих омерзительный шлюшек, я ни на секунду не забывала о том, что где-то там ты сидишь и ждешь, когда я позвоню. И даже мелкие неприятности настроения испортить не могли. Вот ворочает Ефим Натанович щипцами в какой-то корове толстожопой, и все плод никак ухватить не может. А потом, как дернет – и голову оторвал к хуям! Кровища вокруг веером так брызнула, мне прямо на лицо, на халат попала, даже блузку немного запачкала. В другой день бы так обидно стало… А я подумала про тебя, про то, что ты есть, и такие замечательные рассказы пишешь! И настроение мое улучшилось!!!

Последние слова Ирины до меня уже не дошли. Я больше не мог терпеть. Вырвав из ее рук контейнер, я отбежал немного подальше – за кусты. Сел на землю. Одним рывком отбросил в сторону крышку и погрузил ладони в теплый фарш из фрагментов крошечных тел. Никогда прежде я не видел столько захватывающего зрелища! В контейнере лежали маленькие человечки. Их тела были тонки и просвечивались, мне отлично были видны все анатомические подробности – скелетики и кровеносные сосуды. Зародыши были изуродованы. У многих не хватало ножек и ручек – оторванные конечности лежали тут же, как попало, так что уже решительно невозможно было разобрать, что кому когда-то принадлежало. Маленькие рты были в ужасе раскрыты. У нерожденных на свет были лица! Настоящие человеческие черты, искаженные смешными, по-детски трогательными гримасами страданий. Интересно, успели ли они понять, что с ними происходит? Умели ли бояться смерти, в последние секунды своего короткого развития?
Издав утробный рык, я зачерпнул ладонью биоматериал и поднес к лицу. Фарш пах жизнью! Свежей кровью, материнским теплом. Совсем точ-в-точ, как воображаемые девчонки из моих снов. Спешно работая челюстями, всхлипывая и давясь, я стал Жрать! Жрать так, как никогда еще не жрал! С ревом отрывая зародышам немые головы, впиваясь крепкими резцами в плоть. Кровь текла у меня по подбородку, пачкала ворот, капала на живот, но мне было все равно. Я готов был вечно пить этот нектар, постанывая от удовольствия, благодаря всевышнего за каждую подаренную секунду. Я покончил с содержимым контейнера достаточно быстро. Не прошло и четверти часа, как оно отозвалось в моем животе урчащей сытостью. На дне пластиковой емкости осталась только маленькая ярко-красная лужица. Чья-то несформировавшаяся жизнь, просочившаяся сквозь мои дрожащие пальцы.
Ирина присела рядом и обняла меня. Провела пальцем по мокрым губам. Она говорила что-то, несла какую-то чушь, а я умирал. Падал в бездонную пропасть, все дальше отдаляясь от света, оставшегося далеко сверху.
- Ты совершенно напрасно мучаешься. Не переживай. И совсем ничего нет с тобой страшного. Подумаешь, зародыши! У меня предыдущий бойфренд вообще их ебал! Я ему полные контейнеры домой таскала на свой страх, так он в этих деток член свой совал. Стонал так утробно, нравилось ему, что тепло и мокро… Месил трупики хуем, взбивал как сливки. А когда кончал, заставлял меня его сосать. Ну, чтоб с кровью, там, все как надо…
Ее голос снежно растаял в моих ушах. Исчезло с глаз серое здание больничного корпуса, деревья, кусты. Это было похоже на очередной трип. Я оказался где-то далеко, в незнакомом городке, перед заасфальтированной детской площадкой с качелями и горками. На площадке играли дети.
Маленькие человечки без лиц…

...человечинка