Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - Ниспровержение логоса (2)Ниспровержение логоса (2)Автор: дервиш махмудСнегопад за окном продолжался, как добрая детская сказка, которую заклинило на счастливых финальных кадрах. Поленья мирно потрескивали в камине. Саня Ложкин, усевшись осторожно на диковинный стул с высокой спинкой и изогнутыми ножками, даже заулыбался от ощущения комфортного беззаботного довольства. Всё, если рассудить трезво, шло хорошо, просто прекрасно. Он в сладком предвкушении подумал, что вечер только начался, и впереди ещё ночь, и им с Юлей наверняка предоставят уютную спаленку на втором этаже или в мансарде, лучше в мансарде, и там, в мансарде (что за приятное слуху слово!), будет у них долгое и удачное сплетение, проникновение, совокупление. А завтра они, может быть, пойдут вдвоём в красивый зимний лес на лыжную прогулку, и Саня ни разу не упадёт, и ни одна лыжа не сломается, и никто не пострадает, и там, среди заснеженных елей будут они пить из термоса ароматный чай и поедать заготовленные дома бутерброды…да много чего восхитительного может случиться завтра, потом, в разноцветном будущем. В общем, вывод таков: жизнь у него складывалась – просто и удачно, как конструктор. Он счастливчик, а вовсе не неудачник. А на всякую мелкую дрянь надо просто наплевать и грубым башмаком растереть. Гости зазвенели приборами, раскладывая закуски. Юля, уже не грустная нисколько, а совсем наоборот, успевшая переодеться в привезённое с собой праздничное тёмно-пурпурное, ниспадающее, чмокнула Ложкина в щёчку (прямо в налитой прыщ), близким кофейным глазом подмигнула ему, изломав идеальную бровь. Саня скривил в ответной улыбочке губы. Аккуратно подобрал локотки и подтянул к себе чистую, с клеймом на ободке, тарелку. Стараясь всё время держать в уме, как важную цифру при математических письменных расчётах, мысленную установку на преодоление своей врождённой бытовой неловкости с помощью сознательного ментального контроля, он как можно твёрже сжал в пальцах вилку, уверенно потянулся к сёмге и переместил к себе пару кусочков. Икорочки оранжевой положил. Потянулся было к дальнему, красивому, как фотографический рекламный натюрморт, сложносоставному салату, рука зависла в воздухе, но тут сидящий напротив Сани господин, тот который был хирург и одновременно строитель, сверкнув белками глаз, молниеносным движеньем больно и нешуточно вдруг ударил его по кисти – прямо по косточке – тупой стороной ножа. Ложкин вскрикнул от неожиданности, выронил вилку. Этот человек по фимильи Раков глядел на него рачьими же иллюминаторами и ими нимало не мигал. «Что такое?»- пробормотал Ложкин. Хирург не ответил, выпукло, жутчайше таращась, потом отвел, наконец, буркалы и как ни в чём не бывало продолжил орудовать на своём пятачке стола, разрезая энергично нечто кроваво-мясное. Саня глянул на Юлю – та ничего не замечая, подливала соседке по столику – музыкантше – ярко-красный, тоже как бы кровяной, сок. Саня подумал и решил обойтись без салата. «Чужой монастырь, устав»,- сказал он себе, весьма растерянный. Других разумных толкований ему в голову просто не приходило. Никак не смог объяснить он себе и следующий вдруг обнаруженный им факт: вместе с гостями за столом – через два от Сани человека – сидел и радужный плимутрок Пендерецкий: птица разместилась на отдельном высоком стуле, какой ставят маленьким детям, и вела себя смирно, как разумное существо. Изредка только нервно головкой дёргала, при этом противная морщинистая плёнка на глазу у неё хоп так и – закроется, чик – и откроется. Перед петухом стояло на столе блюдце с пшеном; птичка периодически склёвывала по зёрнышку, действуя с быстротой, едва уловимой человеческим зрением. Ложкин долго, не в силах отвести взгляда, с изумлением глядел на петуха, но, почувствовав вдруг ответное внимание со стороны существа – птичья масляная головушка повернулась в его сторону, бордовый отвратительный гребень раздражённо затрясся – поспешил наш жених спрятаться за внушительным телом своей невесты. Ничего страшного, успокоил себя Ложкин, петух как петух, член семьи. Так-с, рыбка, икорка. Ну и хорошо, ну и хватит пока. Вот ещё хлебушка. Хрен с ним, с салатом. Потом наверно горячее подадут, тогда и поедим как следует. -Так, господа! Я хочу сказать! – вступительное слово взяла жена полковника Тамара. У неё было весьма труднопроизносимое отчество – Танатаровна, бог его знает, каких кровей человек был этот самый отец её Танатар, явно не славянин, но товарищ, безусловно, с чувством юмора: ведь понимал, когда давал имя дочке, какое выйдет вкупе тарабарское словосочетание: целый заумный стих, скороговорка. Тамара Танатаровна. Тамара Танатаровна. Язык сломать можно, не правда ли? Женщина она была вся из себя крупная, рыхловатая телом, а лицом похожая на президента Ельцина периода обрюзгшего косноязычного двойника. С речью, правда, у неё было всё в порядке, слова она чеканила бойко, как диктор телевидения или, скорее, как свадебный нанятый тамада, так и отскакивали буковки от зубов. При этом щёки её тряслись так энергично, что частички пудры, отделяясь от кожи, медленной пылью слетали на стол. И подрагивали ещё прикреплённые к плоти многочисленные украшения, глядя на которые, Ложкин почему-то подумал в посторонней себе речевой стилистике: «ишь ты, дорогие, поди, цацки-то!».– Итак, господа, мы собрались здесь в замке, чтобы отпраздновать полувековой юбилей дорогого нашего Пал Алексеича! Прекрасного мужа, отца и гражданина! И человека! Настоящего человека! Твёрдого, как скала! – Тамара стукнула по столу кулаком, сделала многозначительную паузу и строго оглядела собравшихся, будто ища среди них несогласных с её утвержденьем.- Надёжного, как земля! – (Снова пауза.)- Влюбленного в жизнь, как огонь!- тут Танатаровна изобразила пальцами, как бы что-то шевелящееся – пламя, что ли. — Подвижного, как жидкая струя!- супруга полковника топнула ногой и провозгласила финальное: — Выпьем же за него до донышка! Во время этого короткого, но экспрессивного спича все гости пребывали в абсолютном молчании, и только петух Пендерецкий, которого Саня к этому времени уже серьёзно возненавидел, негромко, но отчётливо говорил, кивая головкой, как бы одобряя сказанное: «ко-ко-ко-ко». Хозяйка взяла запотевший графин – прозрачные капли потекли по выпуклости стекла, как человеческие – и разлила водку в рядок стоявших на подносе пузатых рюмок. Круглолицая и круглотелая тётушка прислуга, ловкая и беззвучная, обнесла гостей. Саня принял свою рюмочку, и, следуя примеру остальных, быстро поднялся с места, но, уже сбитый с начальной настройки, проделал это с обычной неуклюжестью своей (стул был опрокинут, поднят, Юля получила острым локотком в живот, ничего-ничего, всё в порядке) и стал мелко-мелко кланяться в сторону хозяев. Ему казалось, все только на него, шута, и смотрят. Впрочем, не казалось, так и было – смотрели. Стали чокаться. Саня, конечно, чуть не разбил чей-то сосуд. «Сейчас выпью – успокоюсь». Выпили. Сели. Закусили. Ложкин, закусывая сам, зачем-то смотрел, как это делает сидящий напротив него хирург, будь он неладен, Раков. Прямоугольная аккуратная бородка этого человека, казавшаяся приклеенной к подбородку, безобразно двигалась вверх-вниз, мясо быстро исчезало во рту, как в каком-то нечеловеческом непотребном отверстии, которое хотелось называть «передним проходом». «Какой неприятный тип»,- подумал Ложкин и занялся едой: всё-таки он изрядно проголодался, с утра сберегая по совету невесты аппетит. Икра приятно лопалась на языке. Тут Юля стала что-то вопросительно и весело нашёптывать ему в ухо. Саня не разобрал, погружённый в приём пищи. -Как думаешь?- уже громко спросила Юля. Саня вместо ответа проговорил первое, что пришло: -Слушай, Юль, а тут крысы водятся? Меня кто-то цапнул, когда я... -Крыс здесь нет. Может, паук? Саня кивнул, соглашаясь. Паук, конечно, паук. Юля снова прильнула к уху его, но шум голосов глушил звук. Тем более Саня, как это часто бывает с доходными молодыми людьми, мгновенно от водки – порция, впрочем, была изрядной – захмелел. На вкус водка отдавала каким-то травяным колдовством, но пилась, надо сказать, легко, как газировка. Ложкин расслабился, ему стало легче дышать и думать. Тут и хозяин взял слово. Рюмки каким-то образом вернулись, пустые, на поднос, и Шуев одним движением все их разом наполнил. И шумно вдохнул, готовясь выдать речь. Седой ёжик волос на его голове отливал благородным серебром. Толстые красные губы улыбались, а прищуренные колючие глаза – вовсе нет. «Вылитый Георгий Гречко,- подумал Саня,- только не добрый, а злой». -Друзья, я много летал! – провозгласил полковник. На груди у него висел непонятно откуда взявшийся маленький пионерский барабан. Полковник извлёк из воздуха палочки и выдал громкую чёткую дробь. Мигом настала тишина. Снова послышалось потрескивание угольев в камине. И снова – «ко-ко-ко» – ворвался в паузу петух Пендерецкий. Шуев шутливо достал его кончиком барабанной палочки по гребешку. Петух глянул косо на хозяина и затих.- Я много летал, друзья! Я летал над пустыней Сахара, бледной и безжизненной. Я летал над синим окияном! Над враждебными империалистическими городами, светящимися в ночи чуждым светом! И ещё я летал над просторами нашей родины! Над бесконечностью России! Она была то ослепительно белая, то зелёная, то жёлтая, всё время разная. Воистину бескрайни болота и вечные мерзлоты Руси! Тянутся они, как угрюмая песня, с востока на запад и севера на юг, и нет им мыслимых пределов. Я смотрел на морщины земли моей и каждый раз плакал от любви, как ребёнок. – Полковник сделал движение корпусом, будто бы желая взвиться соколом в вышину. Он почти кричал – с надрывом и дурным, как казалось Ложкину, пафосом.- Я хотел обнимать и целовать эти пространства, обнимать и целовать! Ведь это мать моя! Это мать моя! Это мать моя! Слеза, рифмуясь с конденсатной каплей на выпуклом стекле графина, скатилась по пористому лицу Шуева и мгновенно высохла, будто кожа полковника была раскалена. Он снова раздвинул губы, показав неестественно белые, и выдал ещё одну чёткую барабанную дробь. И уже нормальным голосом подытожил: -И я сейчас предлагаю выпить за мою бесконечную мать! И за вашу тоже, господа, за вашу тоже! Снова расторопно – как автомат будущего – действовала тётушка с подносом: движений её ног не наблюдалось из-за длинной юбки, и потому казалось, что она по полу не шла, а скользила, как по льду. Саня выпил, и ему захорошело совсем. Тут Шуев, со стуком опустив рюмку на стол, вдруг указал на Ложкина сосисочным пальцем, как бы пригвоздил. -Ещё пару слов, друзья!- произнёс угрожающим тоном полковник. Загалдевшие было гости заткнулись. С дисциплиной, однако, тут было строго.- Вот тут присутствует некий молодой мерзавец…- Полковник сделал страшное лицо (у Саши на загривке зашевелилась поросль), но в другую секунду уже улыбнулся, — шучу, шучу – некий молодой студент, жених моей любимой доченьки Юлии. Мы с ним совсем ещё не знакомы, но я вижу в его глазах…и фигуре признаки весьма приличного человека. Моя Юленька не могла бы сделать плохой выбор. Да и мы бы не допустили… Так что, Саня, будь в нашей семье как её полноценный член, не стесняйся, не волнуйся, делай, что тебе по душе, и говори, что думаешь. У нас, знаешь ли, неправда, лесть, экивоки и обиняки ни в чести. Мы люди честные и прямые. Думаю, мы сегодня ещё узнаем друг друга получше. Нам ведь до-олго ещё вместе жить. И работать. Именно работать… Саня довольно плохо понял слова полковника. И этот тон, вроде как даже угрожающий, показался ему довольно неуместным. Но гости смотрели на жениха ободряюще и говорили даже ему какие-то поздравительные слова. Тянули руки, знакомились и поздравляли. Весельчак дядя Янис – чернявый человечек маленького роста с похожей на лампочку головой – даже облобызал. Раков, как будто ничего не было, тоже протянул сухую жёсткую ладонь. Санёк заочно всех уже знал (Юля рассказывала, пока они ехали сюда по трассе), так что в ответ на произнесённые имена-отчества имел полное право многозначительно покивать: «Наслышан, наслышан. Ложкин, Александр Владимирович». Ему даже самому нравилось, как у него солидно выходила эта заготовленная заранее фраза. Расселись. Официальная часть была завершена. Полковник Шуев широким жестом призвал гостей к действиям – кушайте, мол, беседуйте, наслаждайтесь. Замелькали руки и лица, стало шумно и легко. За окнами балдела сама от себя зима, пушистый снежный ковёр лежал на земле, бескрайний и почти вечный, а здесь у нас было гнёздышко, очаг, крепость. На противоположной от Сани стороне стола завязалась тотчас некая интеллигентская беседа между филологом Абрамовым и музыкантом Воротниковым: они как бы продолжили какой-то начатый не здесь и сейчас, а уже давно, возможно несколько десятилетий назад, спор. Звучали словечки: «коннотация», «синтагма», «атональность». Ложкин выпил ещё (рюмка, как волшебная, наполнялась сама по себе снова и снова), с интересом выдвинул ухо. Хотел было, вдохновлённый, даже поучаствовать в беседе, но тут опять вмешался господин Раков: обглодав маслину, этот козёл взял и пульнул косточкой, сдавив её в пальцах, Сане в морду. Косточка угодила бы прямо в глаз, если б оный не был защищён толстым диоптрическим стеклом. Оно, стекло, даже слегка как будто треснуло. Раков проделал свое злое дело быстро и исподтишка, никто, пожалуй, ничего и не заметил. Саня подскочил со стула, вновь его, несчастного, уронив на спину, и готов был озлиться, начать скандал. Он качнулся, выкрикнул нехорошее слово и сильно дёрнул свою невесту за рукав. -Юль, вот этот челоэк,- он указал невоспитанно пальцем,- меня трет…тре…третирует. – Язык у Ложкина очень уже заплетался, чего он не ожидал: мысли скакали в голове вполне отчётливо и ясно. -Фёдор Евгеньич? Тебя? Да ты что, Сань? — И тут Юля, взглянув внимательно Сане в глаза, начала вдруг гладить его по головке, как маленького. – Переутомился, переволновался, малыш. Совсем от водки окосел. Тебе бы охладиться немного, а, лягушонок? Давай, давай, вставай. – И схватив за ворот пиджака, она стала энергично передвигать Ложкина в сторону от стола.- Во двор, Санечка, во дворик выйдешь, подышишь там воздухом и пройдёт, и всё пройдёт… Чуть не волоком она потащила своего жениха к дверям. Это действие было настолько несообразным ситуации и стремительным, что он даже не подумал сопротивлялся. Уже в дверях, когда она надевала ему на ноги какие-то местные полуваленки, он упёрся и попытался что-то невесте втолковать, но, как писали в старых романах – тщетно, тщетно, тщетно: его вытолкали наружу. …На дворе царила космическая тишина. Сугробы возвышались по ту сторону ограждения горными хребтами. Снег почему-то прекратился, будто кто-то его выключил. Небо почти очистилось и начало редкими звёздочками прозревать. Саня стоял с непокрытой головой и глазел вверх неподвижно-стеклянным взглядом. Оба спутника – жёлтая ущербная Луна и красноватый нарастающий Фаэтон – были отлично видны со двора полковничьей дачи. Лёгкий ветерок, как невидимый змей, замысловато петлял в морозном воздухе, преодолевая высоковольтный забор, улетая в сумрак и возвращаясь обратно. Ложкин встряхнул головой. В ней, голове, непривычно гудело. Саня выпивал последний в прошлом году на каких-то посиделках в общежитии. Тогда он тем же вечером жестоко блевал из окна пятого этажа и падал, не с этажа, конечно, но – в обморок. В этот раз, слава богу, в его организме не ощущалось пока нехороших признаков и позывов. Он выждал время и оглянулся на дом.Оттуда, с той стороны, прильнув к стеклу большого окна гостиной и сложив руки перед лицом, на него пялился мистер Раков. Внимательно, как упырь, наблюдал. Позади него стояла Юленька и что-то вроде бы даже нашёптывала этому субъекту на ушко. И все остальные тоже толпились рядом, и смотрели из полумрака на Саню, застыв, как истуканы. -Заговор. Какой-то скверный анекдот,- прошептал Ложкин, передёрнувшись от холода и припомнив разом все странности сегодняшнего вечера, всю его изначально обозначившуюся кривизну – речи Шуева, временной провал, случившийся в ванной, странное поведение Ракова и всё прочее, и ещё наличие петуха, особенно наличие отвратительного петуха. И он быстро направился в дом, намереваясь с чушью решительно разобраться. Под его ногами хрустел – вовсе не глухо и капустно, а скорее даже звонко и кристаллически – свежий снег, имеющий вкус чужого счастливого детства. Теги:
![]() -1 ![]() Комментарии
#0 04:20 22-02-2011Куб.
запоздалое на конкурс? главное не есть жолтый снег, кагбэ он ни хрустел. а вот и литература, слава аллаху отлично, блять солидный бэкграунд из классики. ну и гравитация владимира георгиевича, конечно, чувствуется. не вотще, как писали в старых романах. аллаху слава Попал Санёк, как кур в ощип.Такие вещи нужно читать уютно расположившись в… и потягивая из… К сожалению время нет.Кстати полуваленки называются: чуни, так ещё смешнее.Жду продолжения, Ин ш''Алла праздник души. С удовольствием прочла. Про Фаэтон знаю, не никогда видела. Всё-таки «зубы», думаю, надо было дописать, а вот платье — не обязательно — мало ли что там у баб ниспадает. ДМ — не знаю, как и благодарить. А Ложкин — не дурак. А Ракову я бы уже въебнула. Вот выдержка у пацана! Не удивлюсь, если они все — дохлые упыри. Хорошо, да. очень интересно. за «передний проход» спасибо. Живенько так представилось. это римейк к фильму " Другие"... Понравилось, хороший слог. Голосую за Продолжение во фразе " саня выпивал последний..." слово «раз», наверное потерялось. Лолита, эта — приём такой. объекты пропускать. Злоупотребление, конечно, налицо. Но тем не менее — это лучшее из последнего выставленного на рисурсе, моё скромное мнение. диагноз -да литература. папха белая предмет моей зависти и желания. один из моих любимых авторов. даже камменты его в точку. я люблю вас. простите меня за все. Интересно написано. /скверный анекдот/ — отличный отсыл к. благодарю, братья и сёстры. кастинг, фаэтон я тоже не видел, он говорят взорвался к ебени матери много мильёнов лет назад. А слово «раз» там действительно просто потерялось, недоглядел. Молодца. Обе части одобряю. Два минуса. Первый — постоянная оговорка «шучу» (притом, героями она тоже употребляется). Второй — про Фаэтон зря в конце второй части. Спойлер получается. Хотя автору виднее, наверное. ЛавРайтер — в первом ты прав, конечно,- не вычитал и не увидел. а второе это так и было задумано. 3 часть бу? Ну, я так и понял. По предыдущему творчеству знаю, что автор — затейник, так что даже не сомневаюсь теперь, шта дальше будет пиздец космического масштаба. Вспомнила, что смотрела фильм «Другие». Да, напоминает. Потому что чувствуется, как я уже писала, что все они не живые. Но, может автор вывернет сюжет. К тому же тут намного интереснее. вообщето поначалу хотел нахуячить мирную бытовую дачную зарисовку с разговорами. в стиле соцреалистическом. потом понесло. будет, конеш, лолита. Нравится. Но лучше бы целиком. Нови, здравствуй! некорректно целиком выкладывать такой объём. да и не готово. Привет, дервиш махмуд. Хорошее можно. ладно, в следующий раз хуйну сразу все 100000 знаков, скажу, что ты разрешила. :) Хорошо-то как! Переходим к след.части.. Еше свежачок Глава 21
Дождь хлестал по окнам квартиры Михаила, сливая огни ночной Москвы в мутные потоки. После встречи с Громовым и ритуального сожжения пиджака он чувствовал себя выжатым, но не сломленным. Холодная решимость, закаленная унижением и шантажом, была его новым топливом.... Когда всё детство ты донашиваешь что-то за старшей сестрой, то у тебя непременно накапливаются комплексы и тяга женскому нижнему белью. Жили мы бедно, но весело. Первым номером со всей своей веселостью отдал концы папаня. С пьяну, впрочем, трезвым он и не бывал, он влез в пилораму.... ![]() Тихо спит на скамеечке дождь
в виде капель не высохших ливней - коренной нестареющий бомж… Жизнь, как тень коммуналки и ты в ней вечный пленник гирлянды звонков с именами прописанных граждан... Дождик, сходим в ДК моряков, что закрыт был навеки однажды, окропишь ты святою мочой по пути ярких баннеров взмахи - чтоб шипели…И город чужой нас пошлет без сомнения на… .... Глава 20 Михаил чувствовал себя увереннее, когда наконец принял решение. Но, прежде чем действовать, нужен был новый союзник. Вернее, новое оружие. Его прежний адвокат, Дмитрий Павлович, после получения повестки выглядел как загнанный заяц.... |