Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - БЕЗДНАБЕЗДНААвтор: виктор иванович мельников Есть ли дно у стакана? Для меня его не существует. И дело не в том, что в мой стакан ничего не нальёшь. Наоборот. Стакан полон до краёв, пей – не хочу. Это так, кажется, называется? А всё потому, что бывает такое стечение обстоятельств, которое трудно предвидеть, и человек запутывается. И вот тут, может вот так статься, у него открывается некий дар…Стало быть, все смотрят на меня, рассматривают, а я всё пью и пью, не мог остановиться, жажду утоляю. Как только прозрачная, чистая жидкость заканчивается – тут же происходит материализация. И я снова с жадностью пью. - Чудеса, — слышу я. Мне часто кажется, что несколько человек, присутствующих на моём шоу (чаще всего это происходит на рынке где-нибудь или во дворе многоэтажного дома), друг с другом незнакомых, но связанных между собой одним и тем же священным желанием, готовы растерзать моё тело за визуальный обман, ибо они не верят глазам своим, а я не верю им, если честно, что они на это способны. Опьянённый, я ухожу прочь. Не закусывая. Пугливая молва утверждает, что я шарлатан. Мне вообще претит сплетнический тон, но так уж повелось – открылся дар, реализуй. Я могу его воплощать только в толпе, только с халявной водкой. И я не вру, не мошенничаю. Я так живу, или – выживаю. Человеческому любопытству часто нет предела. Зрители требуют раскрыть секрет. Они рассматривают стакан, переворачивают его, трогают дно – не двойное ли? Но реквизит не мой, я использую чужую тару, часто засаленную множеством рук. И здесь не может быть обмана. Всё равно до конца не верят, хотя водка почти цела, грамм двести отлито. А я пьян, как от бутылки с ноль-пять содержимым. Секрета нет, а если он есть – я сам в неведении. Поэтому оправдываюсь: - Это ровно ничего не значит! Правда, не понимаю, почему такое пустое обстоятельство вас так мучит… И ретируюсь. Хочется, конечно, понять, откуда он, этот дар, обращающий мою душу в некое маленькое, прозрачное существо? Ведь я не молод. И раньше никакими такими сверхъестественными способностями не обладал. Понятно одно, однако, что, став бомжем, я обрёл вместе со свободой умение выживать в экстремальных условиях. И этому способствовало открывшееся во мне дарование. Я не беру деньги за представления. Если бы у меня были средства к существованию и этот бесценный подарок, данный неизвестно кем, богом или дьяволом, оставался при мне – я бы давно спился и помер на скамейке в парке. Полиция обнаружила бы труп, вряд ли опознала, сдала в морг, а оттуда, в свою очередь, моё тело перевезли б, наверное, в медицинский институт для изучения. Естественно, ничего нового учёные мужи не узнали бы – и труп отдали студентам. Так и сгинул бы. Канул в вечность. Но пока я живу и удивляю. Даже самого себя. Этим и довольствуюсь, честно говоря. Бывает грустно. Казалось бы, опьянённый своим шоу, я не должен впадать в такое состояние, должно быть весело! Но мне почему-то грустно. Это, наверно, потому, что напускное веселье при демонстрации превращается в особое состояние, подобное похмелью. Да, всё так. Не иначе. И я теперь иду, к примеру, в придорожное кафе. Захожу. Три или четыре посетителя – это зрители, для меня это даже много зрителей! - Искусство всех искусств? А? – спрашиваю я. Надо как-то ж начинать. Слышу тишину. - Кинематограф, — и делаю пируэт, падаю, когда поднимаюсь – приплясываю. У меня плохо получается, конечно, с акробатикой, но я не теряюсь. В подобных заведениях, где разномастность посетителей не совпадает с обилием меню, прицепленном прозрачным скотчем на стене, воздух пропитан словно радиацией – она проникает в межклеточное пространство, остаётся там, приводит к мутациям – и после меня может вывернуть наизнанку. Слышу, один посетитель говорит тихо другому: - Многие неурядицы объясняются очень просто. Вот тебе пример – отсутствие энного количества выпивки для опохмела, отсутствие денег в кармане и – нежелание работать. - Пошёл вон! – кричит теперь он громко мне. Я ему в ответ: Нет несчастней того, Кто себя самого испугался, Кто бежал от себя, Как бегут из горящего дома.* - Спел бы ты лучше, — слышу за спиной. И я пою: Гроза похожа на взгляд палача, Ливень похож на нож, И в каждой пробоине блеск меча, И в каждой пощечине дождь. Hачну сначала и выброшу вон, Всe то, что стало золой. Я вижу — ветер отбивает поклон Крестам над моей головой.** - Хватит, — говорит долговязый парень. – О футболе рассказывай. Я зацепился, на меня обращают внимания, а футбол моя тема, и я провозглашаю: - Кто болеет за «Динамо», тот нальёт мне полстакана. Кто болеет за «Спартак», тот нальёт мне просто так. Всё идёт, как полагается, по накатанной дорожке. - Подойди сюда, — слышу. Долговязый подзывает. Он наливает полный пластиковый стаканчик. У Лидочки, барменши (она меня знает), беру гранёный стакан, переливаю туда водку. - А теперь – фокусы! – объявляю. – Трюк называется «бездонный стакан». Боковым зрением вижу, что у некоторых раскрываются рты. Номер удаётся. Я глотаю водку, а она не исчезает. Пью до полного удовлетворения. Остаток оставляю долговязому на столике. - Хороший ты парень, — говорю ему и ухожу. - А закусить? - Не закусываю! Быстрое освобождение сцены приводит зрителей в некое недоумение. Они столбенеют, восхищаются. А в этом кроется часть успеха. Но не всё так гладко, как кажется. Надо мной, бывает, измываются мелкие журналистики, корреспонденты с местных телеканальчиков. Измываются с диким сладострастием. Даже с таким гиком хулиганским. А что им делать? Вот именно – делать нечего. Полицейские, не стану врать, ночью частенько выцмыкивают где-нибудь в парке – развлекай их! В городе я личность известная. Вот поэтому так происходит. Пользуются мной и забывают. Блюю я после часто. Желудочным соком. А есть сочувствующие и сострадающие лица. Чаще это тёмные личности, считаю я. - Ты кушаешь? – спрашивает милосердная тётка. Она знает обо мне, наверное, из выпусков местных газет и телевизионных выпусков. – Пьёшь, пьёшь, а совсем не ешь. - А зачем? Не хочется. - Да разве такое возможно? – лепечет она. - Видно, да. Живой же. - Ты это врёшь. Ты смеёшься над каждым, разыгрываешь. - Всякому позволяется думать так, как ему хочется. Но не всем позволено говорить во всеуслышание. - А вот пойдём ко мне, я накормлю тебя, фокусник. - Спасибо! Я же сказал… - Пойдём, милок. Ты воспитан, вижу, как и я сама. В те ещё времена. Мы найдём общий язык за чашкой чая. Нет, я не воспитан и никогда таким не был, я закалён – улицей, я – добр ещё. Мне это известно. Но я не хочу, есть. И я не хочу жалости и сострадания. Создаётся впечатление, меня соблазняют, как когда-то в молодости пыталась соседка, лет пятнадцать мне было. Тогда я этого не понимал. Неприятно сейчас, обо теперь понимаю. И я ухожу от тётки в ближайший двор многоэтажки… Прочь от неё, прочь! И вот не слышно оваций из зрительного зала. Меня не хотят видеть. Этого следовало ожидать. Приелся я зрителям. В одном из дворов дома меня прогоняют. В другом дворе тоже гонят. Иду прочь. Не сам, как бывало. Так мне велят. - Придумаешь что другое – тогда приходи, — слышу. Прошу одного знакомого сторожа, Сергеичем зовут, чтобы он на трюк мой посмотрел. - Водки у меня совсем нет, — говорит он. Я иду дальше. Захожу в парк. Эти розы, эту зелень во всех незамысловатых вечерних преображениях я видел тысячу раз – не радует. Почувствую ли снова обжигающий вкус водки во рту, чтобы суметь выжить? Эта мысль пугает. Я ожидаю отрицательный ответ. Я сам себе объявляю, что я счастлив. Конечно, в словах моих напускной тон. Несколько фантастических и чрезвычайно странных идей всплывают в голове. Я пытаюсь материализовать и сам стакан, и водку, чтобы снова заявить о себе, стать независимым – не получается. Ранее я верил в великую идею бессмертия со своим даром, так как мог не только заниматься материализацией, но и не есть годами (не помню, когда еда была у меня во рту последний раз), теперь её приходится менять. На что? Я не знаю. Видимо, виновата преждевременная старость. Здесь я гадаю. И вот я иду по парку и встречаю странного человека. - Это – ты! – восклицает он радостно и в то же время как бы в величайшем удивлении. – Вообрази, мы с тобой на днях потерялись. Мы знали друг друга, были рядом, но никогда не виделись. Передо мной стоит хорошо одетый незнакомец, у него длинные седые волосы, как у меня, но на этом наше сходство с ним заканчивается. Я его первый раз вижу. Он обращается ко мне, а я не ведаю, как его зовут и что ему отвечать. - Мне врали, — продолжает он, — о тебе бог знает что. А ты такой, как все. Ничем не отличаешься. Я увезу тебя прямо сейчас туда, где мы бывали с тобой в детстве. Там тебя ждут. Родственники. - Кто? – не понимаю я. - Родственники, — повторяет он. - У меня их нет. - Они есть, ты не знаешь их, всё просто. Это пухлое, холёное лицо незнакомца наводит смутные воспоминания, но я не помню, откуда он. Я и себя-то не помню толком последние десять лет скитаний. Мои способности, моё тело – это со мной. Всё остальное рядом, не моё. Не говоря о каких-то там оставшихся родственниках. Я ухмыляюсь, разворачиваюсь и ухожу прочь в обратную сторону, откуда шёл. - Зря ты так поступаешь, — говорит он мне. Я его пытаюсь не слышать. – Сумасшедший! … всё предсказуемо. Наступает час – и я не могу материализовать водку! Стакан имеет дно! Это настоящее открытие, которое приводит в ужас. Меня везде прогоняют. И горькое, настоящее горькое слово говорю я после. Но не в адрес тех, кто не хочет меня видеть. Себе говорю, что мои неудачи – моя судьба. И я ощущаю настоящий голод. Восполнить его обычной едой я не могу. И чувствую горький привкус во рту. Это лишь память, я понимаю, об утраченной способности – жить. ------ Примечания: *отрывок стихотворения Марии Петровых **песня группы «Алиса» Теги:
1 Комментарии
#0 21:47 02-05-2011X
автор молодец я настолько понимаю, о чем тут автор говорит, что горечь от отдалившейся от меня на время столичной, копицца внутри. и зрю неизбежность... текст охуителен, если чо. Иваныч, это из нового? /мне для пьесы/ Это вчера читал, это да. И так нехорошо мне очень хорошо.атмосферно и слегка грустно. не смогла читать — скушнае начало хорошо идет дописывал 1 мая со стаканом в руке. Без дна. с какого-то момента вы, Виктор Иванович, стали писать иначе, с чем и поздравляю очень понравилось. Грустная идентификация жизни с наличием алкоголя. Шоу жизни. Безнадёга. Парк и встреча с незнакомцем-пророком-смертью заезженный мотив. пьяная философия… жаль, но многим близка! под пророком понимался дар, с которым можно было бы и не растоваться пей, пока пьётся, короче. меланхолично и безнадёжно. Написано талантливо. Но посыл мне не понятен. Наверное мало пил. Я пил много а посыл бывает тока нахуй. Креатив хороший. Да, вначале креатив хотел назвать «без дна», но потом передумал. А хуел ты, Ю Иваныч! пар доньте ВитЯ Трудно представить «засаленный» стакан — «захватанный», скорее. И там, где про меню, предложение непонятное, нехорошее. И неаккуратно местами, но это прекрасный текст, Виктор Иванович, лучший ваш, думаю. Про Гамсуновский «Голод» думалось с середины где-то. Очень понравилось. с душой написано Нови, про «Голод» не слыхал, не читал, а «засаленный» стакан привычней звучит, чем «захватанный». По мне, так. Еше свежачок *
Занесли тут намедни в сарай души По ошибке цветные карандаши. Рисовал я дворец, и царя в заре, Пил, курил, а под утро сарай сгорел... Шут гороховый, - скажете? Спору нет. Вскормлен дух мой пшеницей на спорынье, Ядом кубомедузы в морях креплён, И Юпитер оплакал меня, и клён.... я бреду вдоль платформы, столичный вокзал,
умоляя Создателя лишь об одном, чтобы он красоту мне в толпе показал. нет её. мне навстречу то гоблин, то гном. красота недоступным скрутилась руном… мой вагон. отчего же так блекла толпа? или, люди проспали свою красоту?... В заваленной хламом кладовке,
Нелепо уйдя в никуда, В надетой на шею верёвке Болтался учитель труда. Евгений Петрович Опрятин. Остались супруга и дочь. Всегда позитивен, опрятен. Хотя и дерябнуть не прочь. Висит в полуметре от пола.... Синее в оранжевое - можно
Красное же в синее - никак Я рисую крайне осторожно, Контуром рисую, некий знак Чёрное и белое - контрастно Жёлтое - разит всё наповал Одухотворёние - прекрасно! Красное и чёрное - финал Праздник новогодний затуманит Тысячами ёлок и свечей Денег не предвидится в кармане, Ежели, допустим, ты ничей Скромно написал я стол накрытый, Резкими мазками - шифоньер, Кактус на комоде весь небритый Скудный, и тревожный интерьер Чт... Любовь моя, давно уже
Сидит у бара, в лаунже, Весьма электризована, Ответила на зов она. Я в номере, во сне ещё, Пока закат краснеющий, Над башнями режимными, Со спущенной пружиною, Вот-вот туда укроется, Где небеса в сукровице.... |