Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
За жизнь:: - Спи, дурачокСпи, дурачокАвтор: Яблочный Спас Когда умер Бродский, я тратил в Пекине последние баксы. Пил дешевое пиво.Бутылки-акселераты вырастали в Срединной до размера нашего шампанского. Видимо стараясь соответствовать трэнду стать Новой Империей. Взамен рассыпавшейся кучкой пепла России и погрязшей в циничном величии Америкой. Той ледяной зимой ветер Гоби свистел в щелях китайского недодела, а по утрам я вытряхивал из пододеяльника песок. Зима забирала всё круче, и, казалось, не будет конца ей, как, впрочем, не наблюдалось начала. Просто однажды, в конце ноября, утром я вышел из гостиницы и понял, что даже в Китае может идти снег. *** Студенческий городок. Сумерки ноября. Бейдзин Ханкум Хантье ДаоШи – Университет аэронавтики и космонавтики имени хер пойми кого. Пекин. Ветер, песок, дымка и первый снег. Мне он казался не белым. Скорее жёлтым, как лица вокруг. В наушниках плакал Дюран — Дюран, за восемь тысяч кэмэ жена отдавалась за амарэтто. И где-то в другом полушарии только что умер Бродский. Я тащил за собой в матерчатой сумке сто два пустых пивных флакона и думал, как объяснить этим ненцам, что деньги это всего лишь пыль на ладонях Будды. *** Хозяин лавки упрямо не понимал. Я сказал, в переводе дикой смеси путун-хуа и бэйзик инглиш: — На тебе тару, а взамес отдавай пиво. Денег – не надо. Он, щерясь стоптанной челюстью в потолок, отсчитывал грязные бумажки с портретом Мао. Я повторил. Потом ещё. Потом, положил руку на пахнущее мочой китайское лавэ, и твёрдо ткнул пальцем в колонну пива five stars. Ноль семьдесят пять литра. Пять с половиной градусов. Полное говно. Он снова не понял. Молча протиснувшись за прилавок, я сунул кипу бумажек ему за воротник и настойчиво указал на бухло. Помедлив секунду, сын Джао, внук Джао, правнук еврея с классическим именем Лю, воткнулся в тему и выдал на гора десять бутылок. Я сказал: — Мало. Ни хрена не разбираясь ни в ценниках, ни словах, ни правильности подхода к узкоглазым евреям, имевшим несчастье поселиться на границе с песочнодышащей Гоби. Он сказал: — Хын Хао. Что по русски означало: Всё замечательно – можешь проваливать. Я сказал: — Мало. И показал на зелёный шкалик семидесятиградусного пойла, в котором привык жарить по утрам сосиски из сои. Он спросил, коверкая тот самый бэйзик: — Yre Russia fom? Той (что на их птичьем, по моему означало «да»)? Я мрачно кивнул. И тут меня затрясло. Накатило вчерашнее, позавчерашнее, недельной давности. Я умер. Потом ожил, сглотнув гаоляня в квадрате, нюхнув сои, заблевав грязный цементный пол. - О-кей, О-кей, — как заведённый твердил узкоглазый самаритянин. Бегал вокруг, суетился, лил водку на зассаные штаны. *** В свой номер я прибыл нагруженный двадцатью пузырями китайского лёгкого, пятью флакончиками отравы, крепостью броненосца Потемкин, и волшебным флакончиком соевого соуса, выданного в нагрузку. Присев у вяло теплого радиатора, открыл пиво, выпил. Достал карандаш, и подумал: - Бродский то умер, а дух его где-то рядом. Так мне казалось тогда – ибо в двадцать два мы все были идеалисты, нонконформисты, придурки, и Бог знает кто ещё. Золотая пора. Глотнув уйгурского вискаря и оторопев от пронзительной смеси неведомых трав с таким знакомым «Роялем», схватил карандаш и вывел на листе в линейку: Кончится снег; Станет тепло; Больше не буду пить. … Посмотрел на своё отражение в давно почерневшем окне. Я был похож на рождественскую ель – гирлянда бутылок полных, разбитые черепки пустых. «Жизнь моя, такой ты и будешь. Пей, собирай, радуйся, плачь». В голове завьюжило, как за окном; хохотнул саксофон в мозжечке – хотя не знаю, может и в Аделаиде той самой. «Пусть так и будет. Пусть так и будет. А пока – зима. Ей решать». Скользил карандаш, выдавливал детство, плакал под дверью пустынный ветер. … Короток век; Слишком везло; Было кого любить. … Ночь убежала, за хрупким стеклом вспухло раннее солнце. В равнобедренных тополях замельтешили забавные тени в шёлковых рубашонках. Карандаш устал елозить, сломался, но чиркнул напоследок финал: Знала бы ты, Что в голове Осень и листопад. Плюнуть на всё, Скрыться в траве И побежать назад. Май и Февраль Станут ничем, Время – тонкая нить. Знать бы куда, Только зачем? Незачем нам спешить. Водка давно кончилась, до самолёта осталось полсуток, пьяный от лёгкости небытия призрак Поэта смеялся, пытался махнуть на брудершафт. *** Я проснулся через полтора года, когда жена, разбив на прощанье хрустальный шар с картинками голых китайских девчонок, ушла. Не забыв, правда, прихватить телевизор, гитару ручной работы, щенка лабрадора, которого я пару недель назад купил на годовщину свадьбы. Мучился несколько дней, не зная куда девать обнажённую как провода совесть. Потом заплакал, выпил, смирился, уснул. Во сне пытался писать стихи; играл в районных ВИА; пытался проникнуть в тайну дешёвых вин. Любил смолянистый портер. Изредка просыпался. Но лишь для того, чтобы убедиться, что ещё жив. А потом снова укутывал голову шерстяным одеялом и ждал. То ли пока придёт сон, то ли пока не пойму, что он никогда не кончится. *** В этом забытье, словно в хрустальной стране, полной дивных колокольчиков из обсидиана, сладких запахов жареной корюшки и вечно зелёных водорослей под днищем заброшенного буксира, ко мне приходили старые знакомые с Кожевенного, вечно молодые шлюхи со Старо–Невского… Ушедшие в толковище начала века друзья. Однажды утром, лениво досыпая очередное видение, я вдруг ни с того ни с сего вспомнил о стихотворном порыве, и попытался визуализировать строки, пришедшие на ум несколько лет назад в таком далёком теперь Китае. Представил, сплюнул, перекрестился, зарёкся писать стихи. А потом передо мной материализовался вечно довольный поэт. Он сказал: — В общем, я так и думал. И прибавил, ухмыляясь: — Ничего из тебя не выйдет, дуралей, поскольку ты туп. Я, было, хотел возмутиться, и даже приподнялся, помню, на локте, поскольку вставать было определённо невмоготу. Но он тут же отыграл, добавив: — Впрочем, никто от тебя другого и не ждёт. Не обольщайся. Лучше живи, как живётся. Не разводи широко руки, ведь не объять Окоём, не объять. И тихо рассмеялся, истаял тенью. Только форточка скрипнула. - Ветер, — подумал я, — Вечер, ветер, вечер, ветер. И снова уснул. Чтобы больше никогда не проснуться. Теги:
![]() 8 ![]() Комментарии
#0 08:09 30-01-2013Na
замечательно! прекрасно Молодец хорошо, да Володя, приветствую весьма! изложение как патока по суслу --традиционно гармонично и виртуозно. смысловой нагрузки кот наплакал. получается некая зарисовка. хотя натюрморт в исполнении мастера тоже картина. Вот. Только избавляйся от графоманских прилагательных - "дешевое" пиво, "хрупкое" стекло и т.д. Но не мне тебя учить конечно же... Давно не читал Спаса и даж заскучал. Оч.поэтичная вещь, очень1 И Бродский действительно прогуливается по рассказу, думая о чём-то своём... Малаца Всем привет, товарищи! Рад видеть всех в здравии, или по крайней мере в наличии ггг Спасибо, что помните. Рад. Вова, а персонально? чо-то аж огорчился Привет, Дима! Персонально, бгг. Чиркни в личку - а то я адрес твой того хехе написал, Володя )) Роскошно о, Спас, а вы где пропадали столь долгий период времени? Здравствуйте Инна. Преимущественно спал. хочу сказать что охуеннейше Еше свежачок За окном едва за минус, кружит мокрый снег, в некоторых окнах мелькают разноцветные огоньки. Пожалуй, это всё, что напоминает мне о празднике. До наступления следующего года два часа, а настроение у меня ниже среднего…
Я встречаю этот Новый год в полнейшем одиночестве, за бутылкой водки и оливье, которое сообразил на скорою руку из всего, что было в холодильнике.... Нормальный базарчик. Фунт лиха, пуд соли, На языках мозоли. Головы рыбьи с душком, Свиные ноги пучком. Национальный бес ребром. Плати серебром, Золотом, алюминиевыми ложками, Медным тазом, Нефтью, газом, Жизнью.... Становится грустно и страшно
Когда зацветают сады С опаской гляжу, безучастно, На белую пену слюды Мерещится мне признак скорби, В цветении яблонь и груш, И чудится звон колокольный, И кладбищ вечерняя глушь Как страшно скончаться весною, Средь майских набухших садов Поникнуть, упасть головою, Средь теплых и сильных ветров Весна это праздник забвенья Весною встревожен поэт Во сне сочиняет, до бденья Зачем?... Эта зима,
которая нас не отпустит, она доедает меня, мучает. Ночью, без сна, встречаюсь с настырною грустью. Лента, короткие видео, скучно. Эта капель, подразнит в обед и остынет. Вечер, скрипят сапоги, умирая.... ![]() Я сегодня впервые задумался о суициде…
и перекрестился: Изыди! Но ветка-то надломилась… от снега. Жизнь - милость? Да, так иногда кажется поначалу, но потом сменяется печалью, как ангелы без трусов - черти, она - кокаиновый глюк смерти.... |