Адреналин

Автор: Вита-ра О существовании земли под названием Круглые Квадраты, затерянной где-то во вселенной, рано или поздно, узнают все. Она очень старая. Такая старая, что просвечивает насквозь, как ветхая тряпица. Линий, точек, крестиков на ней – минимум.
Их можно пересчитать, но не пощупать толком, не укусить. А укусить ох как хочется. Особенно когда за борт с корабля тело давно смыто что мусор, когда оно просолилось и выброшено волнами на безлюдный берег.

Открывают старую землю для себя заново и не удивляются.
Время идёт своим чередом – вчера, сегодня, завтра. А вместе со временем и всё остальное.

Было бы грубой ошибкой сказать, что жизни по-людски на этой земле не было, и нету.
Жизнь–то была и она продолжается. Вот только заключается она в слишком простом, как мычание, слове – житие.
И выступает оно навстречу каждому ребячеглазому лицу медленное, мраморное, как судьбоносное время. Но это не важно.

Глав­ное раз­ве в сло­вах? Если у кого-то в груди нежданно боль торкнулась не по-детски, ожи­ла и, как жи­вой ре­бе­нок, тол­к­ну­лось сер­д­це. Забилось лихорадочно, заголосило, загорелось. Тут уж искру не остановить.
Ис­к­ра бе­жит к по­ро­хо­вой боч­ке — к съёженному неподвижному миру линий, точек, крестиков, готовых умереть не сегодня-завтра.
Это ст­раш­но, но кайфово, адреналинно, и толь­ко надо ско­ре­е — выше, дальше, больше, что­бы в часы втис­нуть го­ды, дни в секунды – что­бы ус­петь всё и успеть везде.
И забывает тело напрочь, что земелька тут, под ногами — круглые квадраты.

И вот уже стоит Мать на пороге, сог­нув ко­зырь­ком ру­ку, гля­дит вс­лед кровинушке, чья грудь колесом. А кровинушка ей издалече нет-нет, да и прокричит: «Смерть лучше обыденной тусклости. Смерть лучше усталого равновесия старости. Не смотри с небес — не ломай кайф».
И последнее голосом матовым, на одной ноте, как будто с колокольни – прямо само колокольное величество.
А у самого сердце настежь, что и дышать нечем – смеш­но, не­ле­по. Ведь на­ги­ба­ет­ся, прижимается щекой к цвету черёмухи пьянящей, ломает её тонкую в беспамятстве, да за пазуху – на глазах слёзы.
Точка, точка, запятая – вышла рожица смешная. Потная, конопатая, лысая — заряженные грустью-нектаром глаза.

Так уже было однажды – небо, нервы. Нет, не так – сначала нервы, потом земля-небо.

А в воздухе такое носится, такое – кругло-квадратное. Говорят, вирусы. Самое что ни есть – говорят – тонкое, возвышенное. Не врут. Как только вдохнёт тело, наберёт в грудь воздуха побольше, всё – пошло по кругу – слёзы, сопли, кашель, понос с придыханием.
Ну, чем не кайф?!
Круг замыкается. Мир всё тот же – съёженный, неподвижный. Хлопает глазёнками, как дурак в мундире с орденами.
Куда же теперь податься его колокольному величеству? Чем ему дышать? Кого кусать, если уже и кусать не хочется и пить, и дышать, и шевелиться. На шее петля, обрывок верёвки.

– Дай-ка я сниму с тебя удавку эту.
– Не надо, Мать. Второго круга не будет.
– А белый корабль стоит у причала. Вот-вот отойдёт. Посмотри – ну, красавец! Вся команда в белых тапочках.
– А пассажиры, с удавками?

– Поспеши. Капитан отдаёт команду. Слышишь?
– Не хочу слушать. Пойду к соседу. Он мне, подонок, десятку должен.