Нога (II)

Автор: Ромка Кактус a href="http://litprom.ru/thread71630.html"часть 1/a

«Здравствуй, Глеб.

Чудо, что я всё же пишу тебе. После того моего письма в Союз у меня всё отобрали под предлогом, что это отвлекает от выздоровления. Я тебе уже говорил, как тут обстоят дела, и с тех пор всё стало только хуже. Ко мне приставили человека, а я даже не знал, что он следит за мной. Самое интересное, я пишу сейчас с его вайса. Оказалось, он тоже фанат «Властелинов ножей», как и мы с тобой. Он увидел мою тату со знаком cerf, и мы разговорились. Простой и почти симпатичный парень, он сразу признался, зачем здесь. И если это всего лишь невероятное совпадение, то истинная удача, что мне удалось уговорить его дать свой вайс и позволить написать письмо брату. Ты не представляешь, что я чувствую теперь. Всё говорит в пользу того, что со мной покончено. Меня забирают в Москву, и я думаю, мы с тобой больше никогда не увидимся. Поэтому я хочу попросить прощения за всё то, что осталось не прощённым. То, в чём я часто тебя упрекал, было именно моей слабостью, и я это понимаю. Надеюсь, поймёшь и ты. Не держи зла, брат. Что касается того материала, который я тебе скинул, что с ним делать, решай сам. Но знай, они могут выйти на тебя очень быстро. Наши способы шифрования им, скорее всего, хорошо известны. Не хочу, чтобы ты подвергал себя лишней опасности, так что постарайся не горячиться и не совершай необдуманных поступков. Сожалею, если я уже вовлёк тебя во всё это. Что мне оставалось? Ты – последнее, что у меня пока не отняли. И ещё надежду на чудо. После разговора с моим сторожем я готов поверить даже в Высшее Провидение, которому небезразличны наши дела, и что оно пока не готово со мной расстаться. Я же прощаюсь с тобой, как мама прощалась с нами, уходя».

– Пашка! Пашка! – вскрикнул Глеб Игдрасов.

Ученики шестого «А» посмотрели на него с нескрываемым любопытством. Учитель музыки быстро пересёк коридор, сбежал по лестнице и влетел в кабинет директора.

– Глеб Анатольевич! – директриса была явно напугана его неожиданным визитом. Она даже выронила из рук папку, и листы бумаги веером растеклись по поверхности стола. – Что стряслось? Да на вас лица нет.

– Я, – язык Глеба Игдрасова пересох, и тому пришлось сглотнуть, чтобы хоть немного смочить его слюной. – Я должен срочно уйти.

Директриса смотрела на него, принимая решение. Но он не дождался её ответа, снова заговорил:

– Это очень личное, Ольга Александровна, семья…

– Что же, – она поднялась из-за стола и немного подалась вперёд, чтоб иметь возможность коснуться руки мужчины. – Я думаю, Верочка сможет вас заменить, но так неожиданно…

– Да, Ольга Борисовна, неожиданно. Это всегда так.

В голосе Игдрасова зазвучали невысказанные слёзы, и он поднял руку, ладонью прикрыл глаза и сдавил переносицу, чтоб не заплакать. Всего мгновенья не хватило женщине коснуться его. Лицо её, угловатое и строгое, смягчилось. Ничего больше не говоря, Глеб Анатольевич вышел из кабинета, оставил дверь распахнутой и побежал.

Он бежал из школы, где работал, бежал из города, в котором жил. Он нёсся по улице и встречные люди, казалось, смотрели на него с подозрением. Но, конечно, он вызывал не больше интереса, чем опаздывающий в офис макер или спортсмен на пробежке. Люди вокруг были слишком заняты собой и своей скоротечностью, чтобы прочитать на лице постороннего человека знаки того, что творилось в его душе, разрывая её на части.

Он остановился где-то за чертой города, на безлюдной трассе перед мостом. В сумерках были видны поля и мрачного вида постройки, давно оставшиеся без огня и присмотра. Падали с неба осадки, но то был не дождь и не снег, а неведомо что. Словно какая-то слизь сочилась прямо из воздуха и текла по лицу учителя музыки. Он забыл человеческий образ и ревел, стоя на четвереньках, о том, что открывалось ему. И это превосходило по масштабу всё, что он знал и любил. Наконец до него докатился последний вал понимания, в каком мире мы живём: в мире, где ужасные космические силы безраздельно властвуют над человеком с его же молчаливого согласия. Тяжесть откровения была невыносимой, она, будто столб, давила сверху, прижимая мужчину к земле. Глеб лёг лицом в грязь, чтобы осознать до конца решение, которое вырастало в нём, как прекрасный побег прорастает сквозь трещину в асфальте. Он ни за что не оставит брата одного.

* * *

«Закрывайте дверь, чтобы тьма не просочилась наружу» – гласила табличка на двери с номером 303. За дверью находилась аудитория, амфитеатром поднимающаяся на высоту нескольких этажей. В зале, за удобными, далеко расположенными друг от друга одиночными столиками, сидели молодые люди и девушки в возрасте около двадцати трёх лет. Было их человек тридцать, и все они были похожи, словно дети одного румяного, молодого божества, которое могло только гордиться таким потомством. Статные, с заметно развитыми телами, с прекрасной осанкой, одеты они были подчёркнуто просто и со вкусом. Все они внимательно слушали, что говорил с кафедры мужчина с длинными седыми волосами, похожий одновременно на лукавого сказочного старца и успешного бизнес-тренера.

– Когда, – он прочистил горло, – когда это всё только начиналось, мне было столько же, сколько вам сейчас. На этом месте ничего не было. Пустырь с лопухами, покрытыми пылью. И заброшенная часовенка. Нам её отдали сначала под склад. А теперь здесь стоит наш Университет, корпуса исследовательских лабораторий, полигон, жилищный комплекс, центр развития здоровья с самым продвинутым на данный момент информационно-техническим оснащением. И если фасад Университета произвёл на вас впечатление, то я предупреждаю, это сущие пустяки в сравнении с тем, что находится внутри его стен.

В зале возникло лёгкое оживление, молодые люди улыбались и обменивались взглядами.

– Сакральное Сколково, – продолжал лектор, – стало не только следующей и наивысшей ступенью в развитии отечественной науки, которая давно нуждалась в кардинальных изменениях и буксовала на месте, служа задачам коррумпированных чиновников из аппарата государственной власти. Благодаря наработкам, сделанным нашими сотрудниками, отечественная наука далеко и надолго опередила и Запад, и догоняющий его Восток. Все линии нашей жизни получили мощную подпитку и продвинулись настолько, что это казалось просто невозможным ещё тридцать лет назад, во время становления Университета. Рывок, который мы сделали, целиком и полностью заслуга Университета, и мы можем смело признать, что Сакральное Сколково это начало новой эры, эры процветания, о которой люди мечтали со времён Адама.

Молодые люди одобрительно зашумели. Дав им насытиться взаимным восторгом, лектор снова заговорил:

– Нам пришлось нелегко на первых порах, когда лежащие в основе всех наших блестящих открытий принципы и методы так называемая официальная наука, закостеневшая в своём невежестве и ригоризме, почитала лженаучными. Пусть вас не смущает тот факт, что Знание, в поисках которого вы пришли сюда, было почерпнуто из древних манускриптов и свитков алхимиков, мистиков, заклинателей жаб, демонологов, искателей философского камня; из книг и учений парафизиков, спиритуалистов, оккультистов, теософов, гностиков, йогинов и всех остальных, скопом записанных в отряд шарлатанов. Однако же нам удалось в условиях чистого эксперимента весьма убедительно доказать состоятельность наших начальных гипотез, целиком основанных на эзотерическом понимании мироздания. Одна наглядная демонстрация возможностей Силы, более древней чем весь наблюдаемый космос, развеяла в прах доводы самых упёртых скептиков вместе с ними самими. Да, это было необходимо, так как Знание утверждает себя через Силу, а незнание – через слабость и порок. Именно поэтому официальным символом Сакрального Сколково была выбрана уникурсальная гексаграмма, шестивершинная звезда. Этот же знак английский маг Алистер Кроули некогда использовал для обозначения своей «Телемы». В чём глубинный смысл этого символа, позже узнают те из вас, кто сможет закончить начальный этап обучения. Все вы уже продемонстрировали качества и навыки, достойные уважения, прошли крещение огнём, и мне только остаётся поблагодарить вас за внимание и пожелать удачи на вступительном экзамене, который состоится…

В коридоре раздался громкий смех, топот, звуки борьбы, которая развернулась, кажется, прямо под дверью аудитории. Лектор с недовольным видом вышел в коридор. Два бурсака, стриженые «под горшок», в светло-коричневых длиннополых толстовках, подпоясанных короткими кушаками, сидели друг на друге и угощались сочными затрещинами.

– Ну-ка прекратить! – сказал мужчина.

Они не обращали на него внимания, разгорячённые весёлым побоищем. Тогда он взял их за уши и стал растаскивать в разные стороны.

– Что за безобразие, а? Вы не маленькие.

Студенты сразу же успокоились и притихли.

– И кого я вижу!

А это были Левченко и Дыбов, второкурсники, известные тем, что помогли студенту Сомову спуститься из окна общежития прямо на газон, преодолев по воздуху расстояние в три этажа. Сомов по итогу левитации оказался с двумя закрытыми переломами и сотрясением в закрытой капсуле восстановления. На два месяца лишилось общежитие своего проклятия и своего закона. За Левченко и Дыбова тогда вступились и студенческий союз, и комендант общежития, и их руководитель по научной работе, однако дисциплинарная комиссия предпочла посчитать инцидент несчастным случаем и не отправлять парней в «комнату с вазами», тайна которой давно жгла пытливые умы студентов всего Университета.

– Это же наши номинанты на «Оскар» за лучшую постановку трюка!

– Мы, Михаил Юрьевич, – признался Левченко, бросая угрюмый взгляд куда-то мимо ног мужчины. – Может, отпустите нас по-хорошему?

Тут Михаил Юрьевич так крутанул ухо Левченко, что тот задымился от боли.

– Щенок, ты хоть знаешь, как я занял эту кафедру?

– Не знаю, Михаил Юрьевич, отпустите, пожалуйста! – взвыл Левченко.

– Правильно! – Михаил Юрьевич отпустил ухо и самодовольно хохотнул. – Потому что все, кто мог бы рассказать, уже ничего не могут!

Он переводил взгляд с одного студента на другого, любуясь ужасом, который ему удалось произвести.

– Но что же с вами делать? Обзорную лекцию вы мне, считай, сорвали.

– Простите, пожалуйста, – подал голос Дыбов.

По стене скользнула тень от мелькнувшей за окном птицы. Вся троица повернула головы, пытаясь уловить это короткое движение. Михаил Юрьевич, видимо, первым почувствовал приближение пришельца и развернулся в его сторону.

– Серафим Васильевич, здравствуй! – сказал он.

– Здравствуй, Миша, – ответил Гнотов, пожимая протянутую ему руку. – Как поживаешь?

– Цвету! А что сам? Давненько не виделись.

– Да всё работа. Ни минуты покоя. Кадров не хватает. А это кто, – он взглядом указал на бурсаков, – отличники?

– В некотором роде, – засмеялся Михаил Юрьевич.

– Чем отличились-то?

– Умом и сообразительностью.

– Курс? – спросил Гнотов, обращаясь уже непосредственно к студентам, которые поднялись с пола и смотрели на него во все глаза.

– Второй, – ответил Левченко.

Какое-то время Гнотов молчал, и тёмная мысль ворочалась в недрах его непомерного разума.

– Слушай, Миш, что, если заберу их себе? – спросил он.

– Не мои, – сказал Михаил Юрьевич, – Ты спроси у Мельхиора, что он скажет.

– Я как раз к нему и шёл. Ты же не возражаешь, если я пока возьму ребят с собой.

Михаил Юрьевич пожал плечами, демонстрируя полное равнодушие.

– Не испортишь по пути? – сказал он.

– После вашей-то науки… Ха-ха! Идём, мужики.

На лифте они втроём поднялись на шестой этаж. И долго шли, пока не упёрлись в тупик. Там была дверь без номера, но с табличкой: «Мельхиор». В здании Университета были ещё две такие двери: «Каспар» и «Бальтазар». Эти имена, имена трёх волхвов, взяли себе основатели Сакрального Сколково, члены самой тайной и, возможно даже, никогда не существовавшей ложи самого могущественного ордена на Земле. Гнотов оставил студентов ожидать в коридоре, а сам вошёл в дверь с табличкой.

– Знаешь, что это за чёрт? – спросил Левченко. – И почему у меня от него мурашки по коже?

– Тише ты, – ответил Дыбов, – услышат.

И приятели отошли к стенду, где, по их мнению, никто не мог подслушать разговора.

– С чёртом ты в самую точку попал, – сказал Дыбов.

– В смысле?

– А понимай как знаешь. Это же великий и преужасный Гнотов, управление «Т».

– Ого, птица!

– В узких кругах известен как Куратор, и на руках его такая кровища, что хватит ванну принять, да не одну. Хотя всё это только зловещие слухи и байки, которые травят мужики с четвёртым уровнем допуска. А ещё говорят, что он головы собирает.

– То есть как головы?

– Подлинно человеческие головы. Целая коллекция. Знаю я человека, который в начале тысячелетия доставил ему из Киева голову журналиста Гонгадзе. А ты, верно, и не слышал про такого?

– Ох, и большое ты брехло, Андрюша! Я уж куда горазд в небылицы твои верить, но тут ты что-то хватил.

– А и не верь, Игорёша. Только учти, что если связались мы с ним, почитай, не отвяжемся…

В это время из двери с табличкой показался Гнотов, и целое облако мух, жужжа, вилось вокруг его головы. Левченко и Дыбов дружно сморгнули, и мухи пропали бесследно.

– Я слышал, вы живо интересовались «комнатой с вазами».

– Так про неё все хотят знать, – сказал Левченко. – Это же главная легенда Универа.

– А вы знаете, что до сих пор только одному человеку удалось пройти это испытание?

– Мы всякое слышали, – сказал Дыбов.

– А всякому не надо верить, – сказал Гнотов и пристально посмотрел на Дыбова. – Если не хочешь стать таким, как Егоша.

Студенты улыбнулись. Егоша был в своём роде талисманом Университета. Абсолютно безумный старик, который жил на складе и водил за собой целую ораву котов. Считалось, что он их вожак. Он то и дело появлялся где-нибудь в нелепом своём облачении, похожий на безумного античного бога. И он нёс всегда такую околесицу, что одних она вводила в ступор, у других вызывала смех или слёзы, а третьи вовсе норовили спустить его с лестницы.

– Егоша был блестящим студентом, – сказал Гнотов. – Но он поверил, что в комедии Аристофана в одном единственном слове зашифрован ключ к вратам жизни.

И Гнотов произнёс это слово на одном дыхании: Лёпадо-тэмахо-сэлахо-галео-кранио-лейпсано-дримюпо-триммато-сильфио-карабо-мэлито-катакэхю-мэно-кихль-эпи-коссюфо-фатто-пэристэр-алектрюон-опто-кэфаллио-кинкло-пэлейо-лагоо-сирайо-бафэ-трагано-птэрюгон.

Воцарилось благоговейное молчание.

– Разумеется, это была шутка, – сказал Гнотов. – Но попытки найти ключ окончательно свели Егошу с ума. А когда выяснилось, что подшутил над ним лучший его друг и, по совместительству, главный конкурент на всём факультете, то шутника отправили в «комнату с вазами». И, – он сделал паузу, – и он прошёл её.

Студенты смотрели на Гнотова с нескрываемым восторгом, а он довольно улыбался.

– Я прошёл её, – сказал Гнотов. – А сейчас беру вас с собой.

Он обнял студентов за плечи, и они пошли с ним – так легко, словно всю жизнь его знали. О, сжалься, Великая Тьма, над теми, у кого за душой осталась хоть крупица света. О, отпусти неразумных детей своих с занятий пораньше.