Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Палата №6:: - ТочкаТочкаАвтор: Дикс Одного пушистого пятничного вечера Наум гулял по местным папертям и злачным подворотням, высматривая разные приколюхи. На этот раз он высмотрел разлагающего гуся, семь золотых монет и увесистый подсрачник от милиционера за переход дороги в неположенном месте.Раздосадованный Наум шёл домой чертыхаясь и подергивая руками, весь охваченный нервным напряжением. - Постой, Наум, подойди на минутку - послышался тонкий голосок из-под общипанного гусями куста. Седой бросил взгляд под куст - там находился бородатый кот с проплешинами, кокетливо украшенными волосатыми родинками. - Нет уж - не сбавляя хода, бросил седой под куст реплику - Я на такое не поведусь, ищи ведёного. И пошёл себе дальше домой. Родители были на даче, несмотря на то, что её недавно накрыло радиоактивным облаком и военные оцепили территорию. Впрочем, возможно именно это являлось причиной того, что родители упорно не желали возвращаться. Поэтому седому предстояло самому разбираться с ужином. Что уж там говорить, кухарить он ненавидел! Каждая из его немногочисленных попыток заканчивалась в лучшем случае мучительной диареей. В худшем - госпитализацией. Однако выбора небыло. Закусив удила, седой подпоясался фартуком, чтобы придать себе уверенности, хлопнул стопку яблочного уксуса и пошёл скрести по сусекам. При этом ему довелось заглянуть в такие потаенные уголки кухни, о существовании которых родители и не догадывались. Итогом сусечного скрежета явились: - два тухлых яйца - рассыпаная мука - немножко макарошек разной формы и даты изготовления - вспухшая жестяная банка рыбных консервов - бутылка болгарского плодового вина 1953 года выпуска с пятисантиметровым слоем осадка. В первую очередь седой принялся за консервы, сочтя их пищей, практически изначально годной к употреблению. Раздираемый голодом, он перерыл весь дом в поисках открывашки, но из колюще-режущих нашёл лишь старый и ржавый туристический топорик с зазубринами. Усевшись на полу, седой как обезьяна сжал банку голыми ступнями, занес топор над головой и с силой опустил на распухшую банку. За ударом последовал хлопок. Ощущая нарастающий звон в ушах, седой повалился на спину. В глазах все поплыло. Он попытался собраться и встать, но потолок вращался перед глазами. Направление вращения постоянно менялось. В ужасе, седой полез щупать свои ноги, чтобы убедиться в их наличии, но вместо этого нащупал развороченное мокрое месиво. Жар ужаса прокатился волной по телу, выступив на лбу в виде холодного пота. Наум поднял испачканные руки ко всё ещё трясущимся в орбитах глазам. Изображение двоилось и он не мог сразу разобрать, что за дрянная слизь покрывает ладони. А главное, она совсем не походила на кровь. Оставалось еще два варианта - либо это протухшие рыбные консервы, либо последствия экстренного опорожнения наумовского кишечника. Хоть в этом и не было явной необходимости, седой попробовал субстанцию "на язычок". Ну да, так и есть. В негодовании за свою безрассудность, седой вытер руку об пол и, словно мешок с дерьмом, перевалился на бок, чтобы встать. Приподнявшись на локте он долго ещё стоял, потряхивая кудрявой головой и стараясь окончательно прийти в себя. После легкой двухчасовой уборки, кухня обрела практически изначальный вид. Седой, с поясом от мамкиного халата, повязанным на лоб, дабы сдержать буйные волосы и в кислотных трусах, одетых поверх чёрных бабских лосин, пылесосил пол ретропылесосом. Желудок Наума недовольно бурчал на всю кухню, заглушая работающий холодильник. - Ладно! - седой с грохотом бросил шланг пылесоса и подошел к столу. - Давайте что-нибудь приготовим. Взгляд его лениво проскользил по яйцам, муке и блеклым макарошкам. Энтузиазма в Науме было не больше чем на недавних похоронах собаки, труп которой он случайно нашел на свалке. Ну то есть, как сказать - делаешь что-то, потому что так надо, а не потому что тебе реально этого хочется. Конечно, седой хотел есть, но разложенные перед ним на столе ингридиенты лично у него с едой не ассоциировались и Наум никак не мог представить, что из этого получится. Поэтому, когда его взгляд случайно зацепился за испорченное болгарское вино, брови седого радостно вскинулись: зачем готовить себе заведомый билет на тот свет, если можно просто бухнуть и подавить в себе голод? Сказано - сделано. Большая папина кружка в виде головы какого-то чёрта, вязаный табурет у окна для комфортного распития горячительного напитка и попёрдывающая на стене радиоточка, в качестве аккомпанемента. Сдув с горлышка бутылки прелую фольгу, седой возмущенно взвыл - пробку опоясывали хитросплетения проволоки, которые предстояло распутать. Сев на плетеный стул и обмотав бутылку толстым вафельным полотенцем, седой вооружился пассатижами и пошёл крутить-вертеть оплётку. В комнате стояла гробовая тишина. Пыль, поднятая в воздух пылесосом, за неимением мешка для её сбора, кружилась в лучах солнечного света. По радио заунывным голосом пересказывали очередную повесть из Роман-газеты, которой Наум у бабушки растапливал печку в бане. Потные пальцы седого сжимали вафельное полотенце. Склонившись над бутылкой, седой покраснел как рак, силясь освободить пробку. Диктор по радио уже перестал читать вслух и ушел со студии, уступив место у микрофона уборщице, когда седой, дрожащими от напруги пальцами наконец снял оплётку и отложил её в сторону. Пробка настороженно смотрела седому в лицо из зеленого ствола пузатой бутылки. Наум склонился над пробкой, смотря на неё практически в упор. Мысли в голове как-то закончились, он спокойно прислушивался к гуляющему между ушей ветру. Пробка не шевелилась. Тогда седой встряхнул бутылку. И постучал по пробке согнутым пальцем. И поставив бутылку на колено, прошёлся по её пузатым бокам. Затем прислонил ухо к пробке, прислушиваясь, не шипит ли внутри газ. Но он не шипел. Седой подковырнул пробку отверткой и потянул вверх. Пробка вышла неожиданно легко, и плавно стекла по ноге Наума на кафельный пол. Немало ни удивляясь, Наум отложил отвертку и принялся наливать вино в стакан, облизывая пересохшие губы. Из бутылки сыпался розовый порошок. - Вот так вот? - услышал Наум собственный голос. Но даже не внутри головы, не со стороны рта, а - внезапно - из радио. - Вам вино сухое или очень сухое? Голос Наума похрипывал как при сухом кашле. Его стал разбирать смех. Отставив бутылку, он откинулся на скрипучий плетеный стул и поднес стакан с порошком к глазам, рассматривая его на свету. По радио тихо заиграли Миллионы алых роз Пугачевой. Науму казалось, что он достиг окончательной старости человеческого организма и вышел за её пределы. Он облизнул палец и сунул в стакан. Затем облизнул налипший порошок. Вкус напомнил ему растворимую бурду Зукко из девяностых. Потеряв интерес к стакану, Наум поставил его на пол и поднял глаза на стену, покрытую солнечными зайчиками. В голове лениво ползали мысли о том, что тело не хочет пить такое вино. Как вообще можно пить порошок? Его можно лишь есть, если ни в чем не растворять. Есть. Еда. Наум вспомнил о том, что изначально пришел на кухню, чтобы приготовить себе перекусить, но сейчас казалось, будто это было сто тысяч лет назад. Есть не хотелось совершенно. Не хотелось абсолютно ничего - ни есть ни пить ни существовать. С другой стороны и делать что-либо для предотвращения этих процессов казалось бессмысленным. - Мы как деревья в лесу, слышь - за столом, оказался сидящим большой бритый медведь, одетый в вечернее платье с накладными сиськами и париком. Наум смотрел на медведя, не в силах отвести глаз от накладных сисек. Он понимал, что сиськи накладные, но ничего не мог поделать. В уме, Наум проклинал тестостерон и связанную с ним рабскую зависимость от окружающих его кусков мяса. - Я вообще-то девушка - обиделся медведь. - На что ты обижаешься? - решил уточнить Наум. - Я же не утверждал обратного. - Ну, мне показалось, что ты воспринимаешь меня как переодетого самца медведя. - А ты самка? - вырвалось у седого, но он тут же поспешил исправиться: - Ой, извини, я случайно тебя вслух оскорбил, я не хотел говорить! - Вот ты как будто сам не видишь! - воскликнул медведь (или медведица, поди разбери уже) и истерично забренчал ложечкой в чашке с голубой каёмочкой, размешивая в чае заменитель сахара из половых желез орангутанга. Пошмурыгав носом непродолжительное время, медведь решился продолжить своё новогоднее обращение (которое, к слову, никто у него не заказывал): - Мы как деревья. Нельзя нас делить на красивых и некрасивых. Нельзя сказать, зачем мы здесь и есть ли смысл в нашем существовании. Мы растем, а затем на нашем месте другие растут, а затем ещё и ещё и так всегда вот. Медведь отхлебнул было чайку, но тот оказался слишком горяч, да ещё и пошёл не в то горло, так что мишка скатился со стула, закашлялся и долго ещё отплёвывался куда-то под стол. Переваривая услышанное, седой задумчиво посмотрел на стакан с винным порошком. Стакан был пуст. Лишь виднелись на его краях отпечатки красной помады. Внезапная мысль заставила седого вскинуться. Он провел тыльной стороной своей ладони по губам. Так и есть! Помада! Значит и порошок был употреблен в срок. Значит и есть больше не надо. - Это делает меня сытым! - вскричал Наум, глядя на радиоточку и, не обращая внимания на кашляющего на полу медведя, вскочил со стула. Побежав приставным шагом в спальню, Наум пересёк коридор и за это время успел основательно утомиться, так что забежал по дороге в ванную. Ополоснулся там ледяной водой с кубиками льда, собравшейся в раковине за вечер, выкатился колобом обратно в безразмерный темный коридор и вскоре уже сворачивался клубком под одеялом. Наум натянул одеяло на голову и усиленно дышал, чтобы нагреть воздух и согреться. Через одеяло его потрогала лапа. Доносилось глухое пение Пугачевой. Седой высунул из-под одеяла нос. У кровати стоял медведь-трансвестит с накладной грудью и держал в лапе радиоточку. - Тебе завтра к какой паре? - голос медведя шёл из радиоточки, а не из пасти. - Ко второй - не задумываясь ляпнул Наум. - Ну ведь обманываешь же - с укором прошелестела радиоточка. - Но не могу же я сказать что мне к первой, если это не так! - с вызовом отозвался Наум, кутаясь в теплое колючее одеяло. - Смотри мне. - сказала радиоточка. - Смотри. Медведь поставил лапу на лесенку, ведущую на второй ярус кровати, и полез туда под отчаянный скрежет металла. Наум снова натянул одеяло на голову и погрузился во тьму. Через некоторое время скрип возлезающего на кровать медведя стих, а само тело приобрело ощущение, будто погружается в теплый бульон. Наум больше был не Наум. Он был просто ей. Точкой, плававшей в бульоне, молча созерцавшей окружавший её бульон мироздания. Точкой, являвшейся самим бульоном. Дикс 22.05.18 Теги:
3 Комментарии
#0 17:43 23-05-2018Лев Рыжков
Монодрама седого Наума в галлюцинозе. Трёх первых строчек хватило с головой. Дальше читать не буду, боюсь отупеть. ура Наум вернулся живой, только хрен знает постарел что ли и это, частица "не" с глаголами пишется раздельно, а "рассыпанная" с двумя "н". Судя по роман-газете тебе за полтос, а я думал ты молодой Все прчитал сука .Афтар стукнул меня чем-то тяжелым по голове. Хочется взаимности. Еше свежачок здравствуйте Альцгеймер
я ваш Паркинсон мы в одной палате это ли не сон глупым санитаркам некуда спешить им бы только к платью бирочку пришить поверху решётка понизу забор вечером из бани вынесу топор сбитый вертолётчик свяжет парашют глянут санитарки мы уже не тут присоединяйся прыгай на кровать полетим отсюда наволочки рвать радуйтесь Альцгеймер смейтесь Паркинсон потанцуем хором спляшем в унисон приучи свою тварь возложи на ал... Я вновь проклинаю гнилые опилки,
Гнилые опилки в пустых головах, Проклятые старцы возжаждали крови, И блеск загорелся в их мёртвых глазах, Воскресло из Ада Иосифа племя, Пустые глазницы глядят на Восток, Забыли они что минуло их время, И вновь оживили смертельный поток.... Сумрачная опустошенная аллея, еле освещаемая тусклым светом редких фонарей, уходит навстречу горизонту. Я плетусь по ней, особо не задумываюсь, куда и зачем иду, и кто меня по ней ведет. Иногда я останавливаюсь, чтобы закурить очередную сигарету и еще раз вспомнить, что со мной произошло....
«Нокиа Хаккапелитта 2» хорошая резина, но уже устарела, потому как видел и четверку, и пятую с треугольными шипами, и наверняка появилась шестая. Появится и седьмая, и двадцать пятая. Прогресс четко стимулируется конкуренцией между шинными производителями....
Кто-то трахнул мир и ушёл,
Не оставив нам даже любовь, В этом мире теперь мы живём, Сбита цельная прочность оков… Нахуя нам трахнутый мир, Нахуя нам ебаться без дыр, В этом мире теперь пустота, Заполняет людей без конца, Кто-то снова пришёл, в этот мир И опять его трахнул до дыр, И опять ебётся народ, Уж правительство всех ебёт, Снова денег в натуре нема И напилась вся детвора, И в подьездах разбиты бутылки, И об головы твердые слитки, Снова ... |