Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - ТенниёйокиТенниёйокиАвтор: Петро Залупа В соавторстве с ILУ Кати было две стези: одна - стремление к свободе; другая, гром её рази, - ебаться при любой погоде * В тот день ненастный и пустой деревья кутались в тумане, тянуло прелую листвой и травы жухли на поляне, зяб под непрошенным дождем понурый лес, чернели тучи… — Андрей, давай уже пойдём… день, вправду, выдался ебучий! — Ебучий день, ебучий рот, ебучий военком и прапор! Вчера в Донбасс заслали взвод и тут же настрочили рапорт: «мол всё пучком, народу тьма, солдат сам ломится в окопы, и зона хочет, и тюрьма, так заебали всех «укропы»!» — Пиздеть, сам знаешь, не мешки... — Так, я о том же…Что по делу? — Брат стырил спальные мешки. Спасибо, дал комфорта телу — Мешки, оно-то, заебись! Респекты всяческие братцу. Мы б лихо так не собрались — В походах, я люблю ебаться… — Ты, Катька, вечно о своём, твоя пизда - твоё начало! — Хочу вас, мальчики вдвоем, да так хочу, чтоб я кричала, через границу, на заре... — С тобой час от часу не легче… — Какие краски в октябре! — Возьми меня, о мой жеребчик! Минутой позже в стороне валялись курточка и блузка… — Люблю, когда твой хуй во мне! — А я люблю туда, где узко! Катюша, булки отвори, коль в гости пригласила «друга»… — …Мне больно, всё горит внутри! ...Плюнь на него… — Давай же.., сука… Он быстро кончил, а она ещё терзала клитор страстно, натянутая, как струна… и кончила: — Ах, бля, как классно!.. Из попки клейкая струя на лист брусники вытекала... — Однако, замарался я, — сказал он, сняв ошмёток кала * Однако, хватит о говне. Творим историю иную. Когда агрессия извне, пизде свободу дать и хую — вот сего замысла стезя, сюжетной линии основа. А кто сказал: «Ебать нельзя»? Приказа не было такого! Короче, в путь. Рюкзак и трость. Родные берега — «до встречи!». Чтоб выплеснуть тоску и злость, Андрюха двинул Кате в печень. Он, в целом, сам бы мог служить, геройствовать и бить «укропа», но, больше, всё ж, хотелось жить, плюс катькина манила жопа. Стас, наебавшись, был, как кот, доволен, добр и вальяжен. Прочистив Кате «дымоход», он брёл, шагами меря сажень. К чужим далеким берегам несли его душа и ноги — костры, индейцы и вигвам, пороги, реки и пироги... Никто не знал откуда Стас, прибившийся к ним по дороге. Его лицо иконостас могло б украсить, кабы боги ценили грешных, как святых, а Стас был грешником в квадрате… Дня не прошло и на двоих они «расписывали» Катю. Их путь лежал через леса, луга, поляны, косогоры. Цвета меняли небеса и листья дивные узоры сплетали, падали, шурша, летели прочь, пути не зная… Передвигались не спеша, следы, по – ходу, заметая… Под вечер сделали привал на речке с длинным непонятным названием... Андрей зевал. Стас окрыленный свежим знанием, решил преподнести урок: — На карте рек таких не встретить! Тенниёйоки*, блядь… – Как финский рок, под кайфом можно не заметить — Я б кайфануть сейчас не прочь и обойтись без перевода… – Комар тут липнет точно скотч! — Зато шикарная природа… — Чего вы ждали, пацаны? Ведь это осень, не весна же! И вы бежите из Страны, туда, где вас не знают даже; туда, где счастья торжество в свободе выбора сияет… — Пока, что мы от СВО бежим и это впечатляет… Андрей хуйнул рюкзак на пень и рухнул жопой на опёнок, усталость навалилась, лень... «набраться надо бы силенок», подняв с земли опавший лист с тоской уставился на берег, пернатых предзакатный свист… и чей-то под берёзой велик. — Походу, мы тут не одни, - Андрей натужно пёрнул в вечер — Да ладно, братец, не гони, пора и нам пристроить вещи: палатку надо бы разбить, сварганить на костре тушенку… Тебе ещё, Катюх, влупить! — рукой потеребив мошонку, Стас начал споро возводить «вигвам любви» для дезертира...— Всю ночь хочу тебя долбить в очко ради Любви и Мира! За суетой часы летят, все знают эту аксиому. И вот, наш маленький отряд, приняв на грудь пол-литра рому, овеян дымом костерка, его разменным уютом. Уснула сонная река и звёзды, словно в штате Юта, пролили с неба мягкий свет из чаши неземной нирваны... — Клянёмся, что возврату нет! — призывно звякнули стаканы, и, через несколько секунд дымком табачным потянуло… Лишь красный месяца корунд по небу странствовал сутуло. * У Катерины на пизде татуировка Фибоначчи. Её набили на труде. Уметь трудиться — много значит. В трудах, как в битве, жизнь её, её семьи: отца и брата... Работа сдохнуть не даёт, она же губит без возврата. Где середину ту найти, кто отыскать ее позволит? У Кати было два пути: хуевый путь и ещё боле. Она мириться ни с одним и ни с другим не соглашалась, а посему ебалась «в дым», а что ещё ей оставалось? Одета плохо, на трусах заплатка (бабушкина стежка) — зарплаты скудной «чудеса», и в ухе мамкина сережка. Была всем девка хороша: и грудь высокая, и ноги. Что важно — в ней жила душа, любви нетронутой чертоги. Ей безотказность, как елей; «дать», как отдушина, как плата за все грехи других людей, за козни Понтия Пилата. Она — не тварь, а Жанна Д’Арк с надутыми, как мяч, губами, и мандавошек зоопарк с такой бы выжить смог на БАМе! Андрей был из семьи рабов. Отец батрачил на еврея, работал столяром гробов, мечтая сдохнуть поскорее. И сдох. А мать? Ну, что она?! Простая женщина с окраин, семье и мужику верна… Однажды, правда, некто Хаин, по- юности, пытался взять умом, и силой, и деньгами… Она дала ему раз пять, и угощала пирогами, за что потом всю жизнь себя в сердцах корила и молилась… и умерла о том скорбя (в хлеву, на Пасху, удавилась). Судьба героя — не говно, не сон, не хуй в тоске увядший, его судьба – веретено… Катюша, хоть была помладше своих попутчиков, но все ж, по – основательнее, что –ли: ей было похую на ЗОЖ, но меру в крепком алкоголе она старалась соблюдать, не нажиралась до распутства, предпочитала трезвой дать в контексте «чистого искусства». И, посему, пила сейчас через соломинку и грелась... — Рогозин чистый пидорас! — по - пьяни к нам приходит смелость, и Стас, ещё хлебнув ерша и закурив поспешно сигу, продолжил дальше, не спеша, — я предлагаю ехать в Ригу, там друг отца, он с ним служил, дом на селе, еды «от пуза»… Они — другие типажи, потомки бывшего Союза. Он примет нас, «базару нет» — «Базару нет», а ты базаришь! Ну, где твой «краповый» берет? Ты на войну пойдёшь, товарищ? — Ты чо, Андрюха, охуел? Ты перепил, походу, что ли? У нас ещё «до жопы» дел... — А я б зависла в Лимассоле! Там жарко, вкусно и, вообще, хочу ебаться там, где море... Да, что там я — влагалище о сёрфингисте грезит… Сорри! — Походу Катя нам рога ещё не сделала, но скоро — Шалава та ещё, ага. А я на Кипре стану Зорро и буду нашей буквой «Z» ночами метить окна грекам! — Хочу шаманского «розе», хочу быть снова человеком! — Андрей откинулся назад, приняв удобно позу «лёжа», в нирване закатив глаза, чесал яйцо в штанах похоже на то, как чешется кобель с остервенением и азартом,— … а я мечтаю в Коктебель или, хотя бы, в старый Тарту... — Андрей, ты полный мудозвон. Ты в город хочешь или в горы? — Мне бы сейчас в СВ-вагон! — А я бы вновь рванул в Раздоры…Как накурились мы тогда! В тот день попробовал в очко я впервые… — Блин, вот это да! — В своё очко? — Зачем такие ты, Катя, вещи говоришь? Конечно, нет. В очко подружки. Забили мы в косяк гашиш, лежим вдвоем на раскладушке — «А ты дала бы мне разок, со смазкой, плавно, на полшишки? Дала б в «коричневый глазок»?» Сверкнули глазки у Иришки: «Давай попробуем, чего ж! Засунь два пальчика сначала...» Когда я вынул, был похож на уроженца Сенегала мой хуй, облепленный говном... С тех пор я знаю все аспекты! Но, беспокоит, в основном, меня в анальном грязный rectum. — Гляди-ка, подучил латынь, — сказала, облизнувшись, Катя, — меня раскочегарил ты, обоим в попку рада дать я! — Опять ты, Катька, за своё! Не ссы, тебя мы не оставим. Не долго расчехлить «ружье». Придёт момент — тебе мы вставим! — Да кто ж не любит пострелять, в сезон на дичь, из карабина! — Я же тебе не утка, блядь… — Глупа, как утка, ты… — Иди на..! Стас, он же Пронин Станислав, отличник в школе, славный малый, любитель women, sex and love, пригрелся у костра, усталый с дороги, нервный и пустой, он в мыслях ворошил былое… Трещал в кострище сухостой, пылало наше время злое, в котором сгинуть суждено надеждам многих поколений… — Да, жизнь, по – своему, говно… — А этот мэр, пастух олений, его не переизберут! — Андрей вниз двигался по списку… Стас головой кивнул, мол, «гуд», нащупал вялую пиписку, и на Катюшу поглядел, на ее бледный острый профиль с безумным взглядом в темноте...«А может это Мефистофель?» — от мысли жуткой и шальной он вдруг взорвался диким смехом, лес вторил черную спиной и хохотал далёким эхом. Мать Стаса бросила семью с актером цирка на Таганке. Стас был папаше по хую, тот говорил всегда: «Я в танке!», хотя был вовсе не танкист, сидел два раза за растрату, любил послушать Judas Priest, бухать и баб таскать на хату. Пацан родителя любил за эту пьяную свободу, учился в школе, клей варил и был всё краше год от году, а в восемнадцать за порог: «прощай, не поминайте лихом!», казалось, в жизни сто дорог… Теперь же, в этом месте тихом, они сидели у костра спасти мечту пытаясь в бегстве, найти любовь и красоту, которых недодали в детстве. — А Лапин, вообще, гондон! Куда ведёт он наши танки? Для репутации урон и армии и на гражданке. Чиновник может только красть. Вон, у меня знакомый бати, напиздил из бюджета всласть, купил детя’м своим по хате — Вам хорошо критиковать, — Катюша закурила «Camel», — чем не работа «воровать»? Ну чем, скажите мне, не тема? А ты-то, Стас, чего молчишь? Ты же потомственный «кидала»? — О чем ты, Катя говоришь?! — Да я чиновнику сосала!!! Тут треск послышался в кустах и на поляну вышел некто. От страха громко пукнул Стас, у Кати выпала котлета на юбку прямо изо рта. Андрей один не испугался, вскочил: — Что, бля, за хуета?! Мужик, ты как тут оказался? Мужчина подходил к костру, шагая грузно, щурясь мелко, в бахилах, кофте-кенгуру, и промычал: — Тыытоо, кааарелка? — на Катьку устремив персты… Андрюха рявкнул: — Чмо лесное, сначала объясни, кто ты, а то мычишь без толку, воешь! — Андрей, а ну-ка погоди! Мужик то наш немой, похоже, — воскликнул Стас, прижав к груди ладони, — Эй, лесная рожа, ты слышишь? Если да, кивни! Мужик кивнул. — Вот так-то лучше! На Катьку не смотри, ни-ни! Ее ты жопы не получишь! — Так это твой велосипед лежит в траве у той речонки? Ответь нам как - то, слышишь, Дед? — Да он придурок, чистый Чонкин… Мужчина расстегнул штаны, достал внушительную «шнягу». В отсвете молодой Луны —струя… Вот это передряга! — Подонок ссыт на наш шашлык! — рассерженно вскричали парни — Фу, мальчики, вы так пошлы! У дядьки член вас пошикарней! И я хочу, чтоб вы тотчас меня втроём отдухарили, размеренно, не горячась... Стас изумился: — Катька, really? Ты хочешь, чтобы я вонзил туда, где будет этот боров? — О, да, хочу троих верзил! Хочу, без всяких разговоров! — Харэ, короче! Чё за бред! Какая ебля среди ночи? Хорош уже мочиться дед, устали все уже, нет мочи. Садись, плесну тебе чуток, погрейся у костра, бродяга. Да, кто ты есть, скажи, браток? Твоя под елью колымага? Тот молча головой кивнул, сурово посмотрев на Катю… Стас перегаром отрыгнул: — Да, наш паромщик!!! Кстати, не стоит на него шипеть и спьяну наезжать без дела, нам всем съебаться бы успеть, и ты бы, Катя, не пиздела. Тебя то, блядь, не призовут, не разорвёт манду осколком! Паром его за рощей тут, но, точно где, не знаю толком. Я попросил друзей отца, чтобы прислали нам подмогу в лице паромщика - спеца... немого, да и слава Богу! Он никому не распиздит, что мы съебались от призыва... Его три дня терзал колит, он отошёл туда, где ива склонила голову одна в своей покорности и боли… — Россия – лучшая страна. Хотелось бы понять доколе нам эту власть терпеть и жить годами словно на вулкане, искать иные рубежи? Я вот мечтал «пристроить» Тане — соседке с семьдесят второй, её отец в «Роснефти» «топом», а тут весь этот геморрой, конец америкам, европам… и фильмы только про войну, других, наверное, не стало… — Давай-ка я тебе сосну, — на ушко Катя прошептала, — ты что напрягся так, Андрюш? Мы далеко ушли на Север. Жаль не работает здесь душ, пришлось в трусы заправить клевер. Ив Сен Лоран бы охуел от новомодного парфюма! Давай уже, оставь стакан… Представь, меня ебала Дума — толпа отвратных мужиков в костюмах, лысые и с пузом: Орёл ебёт меня, Ростов, ебут Советским, блядь, Союзом! В Президиум, под свет софит, меня, бухую, притащили.... Да у тебя, смотрю, стоит! …Взяла красиво, как учили: всосала нежно, глубоко, в голосовые вставив связки… Звезда мерцала высоко над темным лесом, будто в сказке. * Паромщик курицу жевал. Он с голодухи съел бы пару. Андрей Катюше в рот давал. Хотелось, страсть, поддать им жару, но голод крепче был любви! Да, что любви? — Всего на свете! Он и Таисию Повали легко бы в жертву слил котлете. Стас, между тем, посрав в кустах и наступив в говно ботинком, вернулся в спущенных штанах, то ли шаманом, то ли инком. — Короче, батя, хватит жрать, мы завтра наш побег отметим! Ну, а сейчас, айда ебать, заняться надо делом этим. Давай уже, не дрейфь, отец, мы здесь в походе не скучаем! — и Стасик сполоснул «конец» в стакане с недопитым чаем... Мы зря, ребята, отвлеклись на то, как кто-то срал и кушал. Какое шло сплетение пись счастливых Кати и Андрюши! Он так Катюшу «покрывал» в огнях священного кострища, что Стас слегка заревновал, желая Катьке дать в еблище, но, это быстро улеглось и он, вобрав в себя озона, на вставший хуй, как повелось, напялил тонкий фрак гондона, и словно Гэтсби, не спеша, неся достоинство по праву, он Дэйзи вставил малыша в анала мягкую оправу. Они задвигались втроём в какой-то неизвестной позе... Темнел за рощей водоём, напоминая об угрозе. Им всем хотелось круто жить, и вкусно есть, и веселиться! A что плохого в том, скажи? И как возможно не влюбиться в сюжет, где шпилятся друзья в гедонистическом порыве? В штанах окрепшего «ферзя» Паромщик вынет в перерыве, сейчас же, курицу жуя, как начос, с хрустом, в кинозале, где драм актерских колея… Его, как зрителя, терзали — актёров юных мастерство, подача, знание матчасти. Он даже, как-то, ухнул: «Во!», узрев два хуя сразу в пасти. Когда запал их подугас, устали парни от работы, Паромщик вынул свой «фугас» и, не смутившись ни на йоту, штаны откинул, как ковбой, лассо набрасывает ламе... — Иди ко мне, о мой герой, иди быстрей в объятия к маме! — стонала Катя, выгнув стан — широкобёдрый стан гетеры, — иди ко мне, о, мой Тристан... — Изольда, блядь, не знает меры, — и Стас похлопал по плечу немного скисшего Андрея... — Тристан, я так тебя хочу! Давай, вот так… Ещё…! Сильнее...! Паромщик, словно сам паром, недавно спущенный на воду, пыхтел, хватая воздух ртом, неспешно набирая ходу. Как- будто лопасть колеса вгрызалась в сумрачные воды, «конец» Паромщика терзал «пещеры» огненные своды... Прошло каких-то полчаса и с ревом, будто в рукопашной, он драл её. Тряслись леса, и птицы на соседней пашне враз предпочли сменить ночлег, убравшись от незваных тварей... На что способен человек, погрязший в оргии угаре! Сова, ломая сухостой, летела прочь с испуга в чащу... Кончала Катя не впервой, кричала громче всё и слаще. Она казалась, всем троим, Богиней неземного блуда, как кокс, как чистый героин, попавший в кровь мужского уда! Уже рассвет ловил в силки янтарный ясень, тлели брёвна, но продолжалось у реки их феерическое порно — в холодной тине берегов, в тени молчащего парома, Паромщик высекал любовь, как туча молнию из грома! Она давно уже сдалась и из последних сил кончала, греховную венчая связь в утробе сонного причала. * Андрей и Стас, вложив хуи в кулак, в палатке крепко спали, — солдаты верные любви, герои половой медали! Их бы в «специальный» батальон и расквартировать по хатам, быть может, вдов тревожный сон «сошёл на нет» с таким солдатом. Паромщик хуй помыл в реке, достал свисток, и свистнул лихо. Всё тут же ожило в леске и началась неразбериха. Откуда ни возьмись, солдат там оказалась, чуть не рота. Андрей и Стас, дрожа, стоят. Стоит Катюха, большерота, и плачет. Ебарей берут. Она привыкла за неделю. К концу совместный их маршрут пришёл. Так хорошо имели её и Стасик, и Андрей... Куда теперь? Обратно в Питер? Кто станет шёлк ее кудрей в ночи трепать? Какой любитель анала, «золотых дождей», и прочих тонких извращений? Один богатый иудей по прозвищу Шлимазл Веня, поможет, если не сбежал… Паромщик подошёл к Катюхе, ладонью грубой булки сжал, поправил завиток на ухе, и промычал: — «Ыыыыди за мной!» Деваха подчинилась молча. И, вскоре, плот речной волной стремился вдаль. Ей выть, по-волчьи, хотелось на свою судьбу, но, медитаций вспомнив опыт, она смирила крик в зобу и обнажила кромку жопы. Паромщик понял все стремглав и, толстый хуй достав из брючин, воткнул в очко.... Мораль — “make love”. Любовь войны сытней и круче! * Тенниёйоки (фин. Tenniöjoki) — река в России и Финляндии. Теги:
![]() 2 ![]() Комментарии
#0 00:11 19-01-2023Лев Рыжков
Зачотное порево. Монументально А вот и хорошо. Повесть в стехах. Охуенно, Петро. Даёжь роман! Давайте повысим. Чота не дочитал. Но Петро хуйни не скажет. Спасибо камрады! Весело. приятное какое произведение Ахуеть полотно в рифму просто охуительно! охуительно! Барков отдыхает, Пушкин сжигает Онегина) Правда концовка немного вялая, имхую. Хотелось бы что то ферическо-анально-орального, но и ладно. Молодец одним словом! 1) У Катерины на пизде татуировка Фибоначчи. Её набили на труде. Уметь трудиться — много значит 2) У Кати было две стези: одна - стремление к свободе; другая, гром её рази, - ебаться при любой погоде = гениально Еше свежачок Глава 20 Михаил чувствовал себя увереннее, когда наконец принял решение. Но, прежде чем действовать, нужен был новый союзник. Вернее, новое оружие. Его прежний адвокат, Дмитрий Павлович, после получения повестки выглядел как загнанный заяц.... Вот и война. Чья-то смерть, чья-то трусость и ужас.
Ты влюблена. Не в меня. По отчёту у нас без потерь. - Есть прибухнуть?- Ты в завязке.- Мне все- таки нужно. Есть много слов. Но они все, наверное, херь. Синяя степь. Куропаткам три года раздолье.... В местности, где встречный человек — Казус белли, нежели товарищ, Есть резон переходить на бег Встречный, планомерно ускоряясь. Есть корректный сурдоперевод, Есть конкретно выпрямленный штопор. Есть уверенность, что каждый обретёт Перед воскресением — субботу, Сортировку, меру и весы.... Как медленно всё происходит,
Во мне, и не только - вокруг События нехотя тонут, Сменяется гнев на испуг Вот случай тамбовский, хотите? Жил некто по прозвищу Бос Не беден, жена - Нефертити Но всё понеслось под откос Застал он вот эту вот падлу С большим, чернокожим жлобом Другой бы сказал, мол, и ладно, Не бился о стену бы лбом В глазах же стояла картина, Одна, он успел подсмотреть - Большой, чернокожий детина, Ей в горло ввёл член свой на треть ![]() Где есть и нет. Где отпечаток стула.
Где штору сквозняком продуло. Где тень бросает тело на стекло. Снаружи по нему текло то средоточие дождя, что в равной мере - лишь отпечаток призрака в постели. Тех аистов никто не отменял. И поезд не пропал, а опоздал.... |