Конкурс

Небо нынче такое... особое,
Что не сдюжить, не выстоять.
Я его дегустирую, пробую -
Откликаюсь на исповедь.

Горьковатое, терпкое, крепкое -
Левым хуком мне в голову.
- Эй, мужик, угости сигареткою,-
Разгоняюсь до полного...

Полустанки, поля и окраины,
Без названий все станции....

Жили-были в жопе глисты. Иногда их пытались вывести, но самые умные в такие времена сплачивались в один комок, и оставались. Зимними вечерами они рассаживались в кишке и рассказывали друг другу сказки. Одни говорили, что скоро жопа превратится в желудок, и жить им станет сытно и безопасно....

--------------------------------------
На вялотекущий за углом конкурс

Эпиграф
Сложно жить на изломе эпохи, заедают духовные вши,
Отчего ж так решительно похуй на саднящие язвы души?
***

О чем бишь я?
Бредет поэтов стая,
Которых в сотне граждан до полста,
Стихи свои, могильно завывая,
Несут по ветру, космы распластав....

Когда расстаешься с чем-то или кем-то близким, что-то безвозвратно уходит, отрезается навсегда, и в этом самая томящая боль, даже сильнее, чем скорбь о потере. Этот сумрачный, смутный роман я все равно бы бросил, к тому и шло, но вместе с ним исчезло что-то, с ним напрямую не связанное, существовавшее отдельно, какие-то нити между мной и старым домом, садом, забором, улочками, всем Тярлево....

Оконное стекло...

За оконным стеклом сумрачный океан вылизывает поблекшую латунь песка, воспаленное солнце судорожно цепляется за горизонт, плавится в синих чернилах и тонет, истекая сукровицей. Северный ветер смывает последние краски дня, под его порывами пальцы океана пробегают по стеклу, но я не слышу их зова - окно не пропускает звук, только чувствую давление на мои веки, осторожное давление изнутри, и тогда просыпается луна....

Распахиваю глаза. Она сидит в изголовье, смотрит.
- Я тебя очень люблю, солнышко... - шепчу, обнимаю её.
Она сползает, целует в сонные губы:
"Я тебя тоже очень и очень люблю!"
Опускается ниже, опять целует, затем резко бьет в солнечное сплетение....

Демон возник из угла, где раньше висела икона, которую я продал на прошлой неделе. Старая бабушкина икона с хорошим золотым окладом и святым со строгим, испытующим взглядом.
Черный клацающий демон.
Он разрастался словно чернильное пятно в воде....

Свинцовое небо устало уронило огненные крылья заката, воспламенив кроны деревьев, словно факелы Кали. И вскоре пределы земли укрыла фиолетовым сангати распятая звездами ночь, а месяц с дьявольской ухмылкой просунул в прореху серебристые рога, окаймленные синью....

Маршрут обозначен, но двигаться в лом.
Орёл или решка?
Останусь с тобою, мой пафосный гном,
Восьмой белоснежкой.

А ты уходи свежевать крольчат,
надеясь, что сгину,
меняя по случаю вывих плеча
на флюс и ангину.

Лей в уши прохожих целительный яд
(два всхлипа до бана)
И жидкую кровь молодых ягнят
По грязным стаканам....

С мутным зеркалом тет-а-тет,
На исходе бессонной ночи
Бледнолицый сидит поэт,
И опасную бритву точит.

С отраженьем - глаза в глаза.
На исходе субботний вечер.
В голове звучат голоса,
И глушить эти вопли нечем.

Патологий его края
Вылезают за рамки «психо»....

Человек с близко посаженными глазами стоял перед зеркальной витриной, вглядывался в собственное отражение и улыбался. И чем пристальнее вглядывался, тем шире становилась улыбка. Наконец, она достигла своих естественных пределов. Тогда человек цепкими пальцами растянул рот ещё чуть-чуть и, удовлетворённый полученным размером, размер этот зафиксировал, вставив в улыбку карандаш....

Всё изменилось именно тогда, когда я упала лицом в небо. Я не помню, кто кричал, чтобы я это сделала, но отчётливо помню, что сделать это нужно было обязательно, и когда громыхнуло во второй раз, я рухнула вниз. И только падая, я с удивлением обнаружила, что лечу прямо в облака....

Я отнюдь не шучу. Не до шуточек мне.
Что-то злое творится в душе и в стране,
Будто медленный начал вдруг действовать яд
Будто ядерный пепел туманит мой взгляд.
Мне бы кожаный френч, да к нему галифе
Да нарезаться горькой в угрюмом кафе,
Чтоб тягуче играло со сцены музло
И в кармане был ствол и патронов кило....

- Мы рождены, чтоб сказку сделать пылью:
Забраться в неё серенькою молью,
И челюстями двигая обильно,
Насытить время гнусностью и болью.
Мы рождены наполнить мир насильем,
Забить навозом каменные штольни...

- Ты наливай по рубчик мне, Василий,
Мы здесь пиздеть с тобой собрались что-ли....

Чу! Спят бестолковые дети,
Соседи и мама жены.
Луна тыщеваттово светит
В немытые окна страны.

Предчувствуя страстное пати
С безмерно любимой женой,
Блаженно
К притёртой кровати
Прижмёшься горбатой спиной,

И тут же замрёшь, холодея,
В сердцах испустив шептуна:
Безвременно
В хате левее
Завыла скотина одна....

* * *
Вот человек по имени Икар, он спит и видит кошмарный сон.
Во сне он перетаскивает детей, тяжёлых и вязких, словно тазики с тестом. Старший, увалень лет пяти, разумен и прост, с головой ангелочка и глазами маленького дьяволёнка. Он смиренно и грузно тащится вслед за рукой отца – во сне совершенно ясно, что это дети Икара....

- Где этот упоротый?
- Да вон, на диване.
- Вот пидор, а! Говорил же, не тащите с собой эту падаль. Всю вечеринку испоганил, блядь.

Сашу подхватили на руки, сняли с дивана, бережно снесли вниз по лестнице – он словно качался на водах горного ручья, плавно сбегающего по камням, - и аккуратно уложили в подтаявшую грязь возле мусорных баков....