Жир

Автор: Арлекин Я стараюсь не задерживать взгляд на предметах. Просыпаясь в грязной постели, откидывая в сторону засаленный пододеяльник, я спускаю ноги с кровати и нашариваю хрустящие тапочки. Я шаркаю по полу, разбрасывая катышки пыли. Грязь повсюду, всё в моём доме грязь затянула сантиметровым слоем, она набирает вес и захватывает новые территории. Жирная грязь обволакивает поверхности, размножаясь подобно кроликам Фибоначчи: каждая пара кроликов порождает ещё две пары на протяжении жизни, а затем погибает. Каждая клетка жира умножает количество грязи перед тем, как быть съеденной такими тощими когда-то крысами.

Крысы шуршат и чавкают за стенкой, грызут что-то. Их возня слышится то там, то здесь над головой, они выедают потолок, строя гнёзда для выводка маленьких крысёнышей, чтобы вскоре обрушиться мне на голову шквалом вопящих, маленьких комочков жира, обожрать мясо с моих тонких костей и уютно заснуть меж потоков спинномозговой жидкости.

Иногда по ночам крысоловка резко щёлкает – очередная тварь с переломанным хребтом дёргается в конвульсиях, напрягая острый, как шило хвост до тех пор, пока ядовитая душа не испарится и не войдёт в мои ноздри. Я убил уже много крыс, их смрадные души летали по комнате, и я задерживал дыхание сколько мог, до последнего держал тухлый воздух внутри…

Жир множится, растёт, как раковая опухоль чистоты. Я пробовал драить, использовал порошки. Жир маневрировал, проникал мне под ногти. Пока я сплю, грязь накатывает волнами, словно сальный прибой, густая, неэластичная масса прессованной пыли и жира подступает ко мне всё ближе. Когда-нибудь я проснусь, и пойму, что заключён в жировой параллелепипед.

Я искуплю свою вину, утонув в грязи.

Когда-то я был окружён близкими людьми, поддерживал внешнюю и внутреннюю чистоту ради них, ради них просыпался, в составе семимиллиардной массовки выходил на сцену и отыгрывал очередной эпизодический экспромт. Уехав на край света, в центр затерянной Гипербореи, я не прекратил играть, и проиграл всё.

Я заигрался.

Одним я перестал быть интересен, другим я стал противен, третьи опротивели мне.

Вдыхая затхлый воздух, ворочаясь в своей берлоге и разгоняя криком жирных мух, я анализирую: вся моя жизнь – четвертьвековой разгон, полугодичная инерция, торможение и остановка. Я остановился, потому что потерял ориентиры, потому что исчезли причины двигаться. Я остановился, и обрастаю грязью. У меня особая фобия – я не выношу мусор. Категорически не приемлю. Я отрицаю мусор. Я отказываюсь в него верить. Я настолько продвинулся в своей ультимативности, что перестал видеть грязь вокруг себя. Я зарастаю дерьмом и жиром этого мира.

Я бросил всё и уехал, когда понял, что моя жизнь теряет смысл. Тогда я ещё не имел представления о Чистоте. Я надеялся вывернуть из тупиковой колеи, думал, найду Дао.

Я вывернул, я нашёл. Сбросив оковы повседневности, я увидел Мой Мир во всей красе. Я увидел грязь и безнадёгу, невежество, боль и трепет. Пустоту. Одиночество. Жир.

Жир, плавающий в моих зрачках, жир, ползущий по моему горлу к глотке. Окружающую меня грязь.

У меня есть дом, в котором я заперся от мира, дом, полный грязи, которая растёт из моей апатии.

Жирный чайник, жирная плита, жирные кружки, жирные вилки и ложки, жирные ножки стула, жирный стол, жирные ножи, жирный пол, жирные волосы. Жирные крысы, которых я иногда мельком замечаю, подняв покрытые жиром веки. Жир безысходности налип на мои ресницы, налип на мой язык, налип на слизистую оболочку моих глаз. Сковал мои движения.

Я шаркаю к двери, брезгливо касаюсь покрытой жиром ручки.

Только здесь, в этом королевстве маслянистой грязи, на меня снизошло помутнение, и сквозь призму белёсого жира я наблюдал выползание нечистот из щелей в полу и трещин в стенах. Это древнее, заскорузлое зло… Оно затаилось на поверхности вещей, чтобы медленно ползти к моей кровати ночью.

Справившись с отвращением, я поворачиваю жирную дверную ручку, от которой исходит колючий холод снежной ночи. Сейчас, пока грязь не дотянулась до меня, есть шанс уйти, сбежать из этой вонючей норы, покинуть границы ложной, бессмысленной жизни, наполненной обманчивым блеском – блеском жира, в который затянуто всё. Я задыхаюсь в кожухе неотмываемой плоти; ледяной, звонкий воздух прочистит мои поры и освободит от этого кошмара.

Распахнув полусгнившую дверь, я выхожу в белое, и меня обжигает морозный воздух. А сзади, из дома, из моего прошлого еле слышно доносятся до меня мерзкие квакающие стенания злобного жира, который так и не смог заставить жить ещё одного человека.