Отец

Автор: Ромка Кактус Мой отец окончательно бросил семью в 1987-ом году, когда мне было семь лет. Матери пришлось сложнее всего, всё валилось у неё из рук, каша стекала по подбородку, вечно грязные воротнички рубашек стали предметом язвительный шуток её коллег, она была преуспевающей бизнес-леди, владела рядом игорных домов на улице Толбухина. Мне и младшему брату унывать не приходилось: в нашем распоряжении оказались птичьи гнёзда, тихие заводи с лягушками и тритонами, мышиные, кротовые и лисьи норы на заброшенном аэродроме. В лесу мы обнаружили воронку от взрыва, яму с ровными краями, там был наш штаб, там была огромная чёрная лужа. Я стоял на краю и сталкивал вниз камни и комки розоватой, сухой глины. Здесь больше не росла трава. У меня не было брата, чтобы с ним играть, а мать уволили с завода, потому что глаза у неё всегда на мокром месте и от слёз ржавеет револьверный станок.

Отца вернули через неделю, привезли в кузове грузовика, он лежал на куче гниющих яблок. Это был совершенно чужой нам человек. Он изменился до неузнаваемости, осунулся, зарос щетиной. Его тело весило тринадцать с половиной килограмм. Его, зашитого в свиную тушу, отнесли в комнату к матери и положили на кровать. Первое время он не предпринимал попыток выбраться и только пил воду из железной кружки. К его задним ногам мальчишки привязали пустые консервные банки, он дребезжал ими, когда выходил на лестничную площадку покурить. Разговаривать с нами он отказался.

Мать, конечно, простила его, а он бросал ей в лицо убийственные тирады, словно тяжёлые каучуковые мячи.

- Я никогда не любил тебя и женился только из-за денег твоего дяди-миллионера.
- Ты всегда с трепетом относился ко мне, мы жили бедно, но счастливо, и тепло нашего чувства согревало дырявые стены нашей лачуги, сколоченной из фанеры.
- Ты и твои исчадия! Вы смеялись надо мной, а я батрачил по восемь часов в день на этой чёртовой работе, не разгибая спины, чтобы прокормить вас.
- Ты весь день сидел на диване в прихожей и смотрел телевизор. У тебя портилось настроение, если тебе вовремя не приносили холодное пиво, и детям приходилось собирать бутылки, чтобы прокормить всех твоих дружков.
- Пока ты прохлаждалась с подружками в модных валютных ресторанах, с меня сходило по семь потов на работе. Каждый день, по двенадцать часов в день.
- Целыми днями ты ничего не делал и жаловался на то, что тебя никто не понимает. Ты даже не в состоянии убрать за собой после еды. Когда я пылесосила за диваном, там оказался целый «Апофеоз войны», сложенный из рыбьих голов.
- Вы всегда ущемляли мой талант, мою тонкую душевную организацию. И я работал по четырнадцать часов в день, со сверхурочными, брал халтуру на дом, чтобы обеспечить все твои прихоти и прихоти этих проглотов.
- Я никогда от тебя ничего не требовала. Просто будь, просила я, умоляла, стоя на коленях на осколках стекла.
- Я работал по двадцать четыре часа в сутки, без выходных. Даже во сне я продолжал обеспечивать семью, сдавая на ночь тело в исследовательскую лабораторию. И я же не прошу поставить мне памятник за это. Любой здравомыслящий патриот на моём месте делает то же самое.
- Когда ты в первый раз ушёл, со мной случилось такое, что осколки стекла, по которым я ходила на коленях, стали мне казаться пуховой периной. Я насыпала в прихожей сапожных гвоздей, разделась догола и ползала по ним на брюхе. Никакая боль не сравнится с той, что ты мне причинил.
- Я столько раз хотел начать новую жизнь, но каждый раз оборачивался назад и понимал, что без моей заботы вы обречены на гибель. Я добровольно пожертвовал собой во имя семьи. И что я получил?
- Ты ждёшь, что я буду благодарна тебе за всё, что ты мне причинил! Ты напивался до беспамятства и избивал меня всем, что попадалось под руку. Ты сломал мне два ребра и беременную выкинул из окна на проезжую часть, по которой в честь Дня Победы грохотали гусеницами танки.
- И несмотря на все твои истерики, я ни разу не поднял на тебя руку. Что бы делали другие мужья на моём месте? Они били бы тебя смертным боем! А я просто тряпка, и на работе надо мной смеются.
- Даже твоя мама говорила, что ты конченный тунеядец и алкоголик, и что я должна избегать таких выродков. Но я верила и до сих пор верю, что в душе ты милый зайка и поросёночек.
- Лучшие друзья говорили мне, что ты взбалмошная дура, у которой на уме одни киношки и посиделки, и что ты не хозяйка своей гнусной щели. Как же я разочарован в тебе теперь, когда вскрылись твои истинные пороки.
- Я думала, став отцом, ты успокоишься. Я родила тебе семь прекрасных сыновей, а ты даже не знаешь их имён и отчеств.
- К счастью, я вовремя сделал операцию, на спор привязав к мужскому достоинству пудовую гирю. Теперь ты не сможешь упрекать меня детьми. Правда, я всё равно остаюсь заложником совести. Но не жди от меня в постели ласки, тебе придётся отныне удовлетворять свою похоть переспелым стручком катальпы, а я буду холоден и непреклонен.

Отец считал себя великим непонятым художником. Сначала он писал углём на стенах домов фразу «Все бабы казлы», потом освоил акварель, гуашь и масляную краску. Это внесло некоторое разнообразие, но лозунг оставался прежним. В артистических кругах его считали гением, открывателем новой школы, человеком, обогнавшим своё время на две-три геологические эпохи. На его выставках собиралась вся интеллектуальная элита города, из столицы приезжали богатые меценаты, и, в конце концов, ему доверили расписать купол Исаакиевского собора. Но он отказался, мотивировав отказ тем, что подлинное искусство не продаётся, он надел простое рубище и приступил к реализации нового проекта. Он увлёкся богоискательством, ходил по чужим огородам и протыкал эрегированным членом плёнку теплиц. Его выследили, избили до потери пульса, оставили подыхать на перекрёстке трёх дорог. Его так и не поймали, он ушёл за город вместе с бандой отпетых негодяев из Художественного училища. Они захватывали небольшие сёла, заставляли всех баб раздеться и рисовали на их телах среднерусские пейзажи и натюрморты. Партизанская армия моего отца росла, в неё вливались новые отряды подвижников, они уже грозили расписать Москву, и тогда правительством было принято решение организовать Союз Художников, в своём роде концентрационный лагерь или индейскую резервацию, где опасные, неуправляемые бунтари от искусства быстро выродились в послушных домашних животных – без всякого насилия над ними. Мой отец окончил жизнь обычным маляром, сверзившись по пьяни со стремянки.

Мы хоронили его осенью; сгнившие яблоки падали ему на крышку гроба с дерев, и ни у кого из нас не было сожалений. Мать его так и не простила. А у нас нет для него благодарности, за то, что мы так рано повзрослели и научились обходиться без отца.

Многие женщины считают, что уж лучше никудышный муж, чем никакого, а выбирать им приходится зачастую из таких подонков, каким был мой отец. Род диктует свои правила: женщина должна оставить потомство от кого угодно, она с радостью понесла бы от Святого Духа или 3D-порнофильма, даже от насадки для душа, если бы это было возможно. Мы, несчастные, нелюбимые своими родителями дети, изуродованные и обречённые на вечные муки, готовы оспорить это мнение. Мы не благодарны за ту жизнь, которую вы нам дали, а мы не просили давать, мы будем всю жизнь множить боль, по возможности причиняя её окружающим; вы ждёте дивиденды за подарки, которыми откупались от нас, вы думаете, дети – это выгодная инвестиционная политика, так вечное проклятие пусть будет вам наградой, даже если ни у кого из нас не хватит ненависти наполнить стакан серной кислотой, вместо воды, когда вы будете умирать.

Не иметь отца, когда отец жив и находится рядом.

Изъятие детей из семьи в раннем возрасте решило бы проблему любви раз и навсегда. Всех детей воспитывает государство, каждому положена стандартная порция бездушного, канцелярского безразличия. Детей выращивают как рассаду в коробках из-под телевизоров. Коробки мокнут под дождём, надзиратели следят за тем, чтобы дети не общались друг с другом. Больных и раненых добивают. Если у тебя украли коробку или твоя коробка прохудилась, укради у ближнего, но так, чтобы тебя не поймали, без коробки тебя просто пристрелят во время вечернего обхода. Игрушки тоже запрещены, все игры происходят в уме, это развивает воображение. Закончив школу, те, кто выжил, станут рекламными дизайнерами, телесценаристами, литературными неграми, ничтожеством, говном, людьми с внутренним стержнем, патриотами, безоглядно влюблёнными в Родину, только такие смогут жить в Новых Суровых Условиях, они поднимут с колен нашу многострадальную отчизну, ползающую у мировых держав на брюхе.

Один молодой миллионер, поднявшийся на изготовлении картонных коробок для приютских домов, потратил много лет и большую часть своего состояния на поиски пизды, в которую он смог бы поместиться целиком. Пизда превзошла все его ожидания: миллионер забрался в неё вместе с остатками капитала, а выход законопатили свиной тушёнкой. Он рассчитывал родиться заново в Прекрасном мире, полном любви и света. Когда женщина умерла, строители разобрали крышу дома, в котором она проживала, грузовой вертолёт Ми-10 поднял её тело в воздух, отнёс на середину Красного моря и там сбросил. Миллионер, у тебя всё удалось.