Яблочный Спас

Летел и таял. Снег прошлогодний.
Таял и летел.

У Ванятки с собой узелок со жратвой, трёхлитровый бидон. Удочка – хлыст ореховый, да пачка дедовой «Примы». Если шагать по прямой, через двадцать минут покажется переезд. Сквозь пьянящий дурман креозота, по шпалам, мечтая о неведомых городах....

Когда умер Бродский, я тратил в Пекине последние баксы. Пил дешевое пиво.

Бутылки-акселераты вырастали в Срединной до размера нашего шампанского. Видимо стараясь соответствовать трэнду стать Новой Империей. Взамен рассыпавшейся кучкой пепла России и погрязшей в циничном величии Америкой....

Я – юла. Я – юла.

Детская.
И по ободу искры стекаются радугой. Водоворотом.
Тянет в даль неведомую, как в омут. И нет сил сопротивляться.

Юла, юла, юла
Жги-муть-берестень.
Страшно.

В детскую по вечерам приходят два беса....

Когда календарь иссяк, под номером две тысячи десять отщелкнув очередную годовщину рождения Бога, наша семья обрела после долгих мытарств по съемным квартирам, судебных тяжб и прочих разборок свою, долгожданную квартиру.

«Белый снег, серый лед…» — надрывался магнитофон....

«…а потом мы вкопали этот чертов столб, и все принялись радостно вопить и прыгать, будто сошли с ума».

Джереми Фергюссон младший,
Член Королевского Географического общества.



Во дворе пахло подгоревшими пирогами, и стираное белье на балконах упрямо не желало сохнуть, капля разноцветным дождиком на размякший от зноя асфальт....

Митрохе снится баба. Не голая – нет.
В сарафане на бедрах дебелых — куполом. В рюшечках. Лицом не старая, молодуха скорее. Но полная.
Митроха счастливо лыбится во сне, тянет обрубки рук, желая обладать бабой, пускает пузырь.
Тот выдувается задумчиво огромный, а потом лопается....