Медвежья лапа

Автор: дважды Гумберт Для Глухова наступил важный день. Он позвонил Феклистову, они договорились встретиться. Встретились у Феклистова в его крохотной мастерской. Глухов был взволнован и бледен. В голове у Феклистова было пусто и холодно. Вот уже десять лет он принимал лекарства, которые постепенно превратили его в робота: говорил он медленно, смотрел без выражения.
Итак, ровно десять лет прошло с тех пор, как они, тогда еще никому не известные художники, принимали участие в акции «Изолятор». Идею акции придумал художник Лайнер, которого в своем кругу называли Пол. Ему пришло в голову создать в одном из отсеков городского подземного бомбоубежища точную копию тюремной камеры. С запасом предметов насущной необходимости художников заперли снаружи. Ровно на две недели. Нельзя было иметь при себе телефон, часы, талисманы и украшения. Любые личные вещи. Кроме Пола, Глухова и Феклистова, в акции принимали участие видеорежиссер Сорокин, модный художник Портнов и рыжая тощая голландская цыганка с лошадиным лицом Соломея, для своих — Солома. Через нее Пол собирался распиарить акцию за границей. Сделать ему это не удалось по причине того, что Соломея погибла, возвращаясь в свою страну. И мир не узнал о художественном открытии.
На двенадцатый день акции подруга Портнова, повинуясь непонятному, тяжелому чувству, взяла ключ и открыла дверь, запирающую вход в подвал. Она обнаружила, что пять подвижников актуального искусства сидят в центре бункера кругом в состоянии оцепенения. И только раскрашенный синей краской Феклистов, как тень, стоит в стороне ото всех и тихо рычит. Он и раньше находился под наблюдением врачей. А в подземелье его душевное здоровье резко ухудшилось. Он долго потом лежал в психлечебнице. Все остальные скоро вернулись в себя. У каждого в левой руке был зажат плоский синий камень. Откуда он взялся, и что в действительности произошло – никто из них не мог сказать толком. После акции отношения художников сразу испортились. Когда скоропостижно умер Пол, сплоченная группа единомышленников, лидером которой он являлся, тут же распалась. Портнов и Сорокин тоже потом умерли. Все смерти были заурядные.
Феклистов и Глухов изредка, да общались. Поддерживали мрачноватые отношения. Но про тот случай никогда не поминали. Каждый из них что-то знал свое, но помалкивал. И вот настала пора встретиться и обменяться знаниями. Приставить две части картинки.
- Я скоро умру, — проронил Глухов. – Не спрашивай, это совершенно точно. И я хочу у тебя спросить, что ты видел тогда, в подземелье?
Феклистов задумался и покачал головой.
- Ты же знаешь, что я немного того, не в своем уме?
- Что ты видел? – настойчиво спросил Глухов.
- У меня с собой были часы, — сказал Феклистов. – И я постоянно с ними сверялся. Мне стыдно, но это так. Обладание отсчётом времени давало мне невидимую власть, а вы, дурачки, ничего не подозревали. Пять суток всё шло нормально. Потом Солома и Портнов уединились, отгородившись одеялами. Пол играл с Сорокиным в карты. Между ними вспыхнула ссора. Сорокин зубами порвал колоду карт. Ты стал хрипло петь песни.
- Ну, это я помню. А потом мои впечатления обрываются. Что было дальше?
- На седьмые сутки всех окончательно сморило. Напала тоска, безысходность. Никто не хотел больше двигаться, а тем более, общаться. Кто-то выразил твёрдую надежду, что сидеть нам осталось недолго. Я один знал, что это не так. В подвал я взял свой бывалый дорожный рюкзак со множеством карманов и закутков. От нечего делать, я его тщательно осмотрел. В одном из карманов я наткнулся на камни со священной горы Хайыракан. Я таскал их уже давно и совсем про них забыл. По странному совпадению, их оказалось столько же, сколько и нас – шесть. Не знаю, зачем, но я воздвиг из них на цементном полу маленькую пирамидку. После чего заснул. А когда проснулся, то увидел, что вы неподвижно сидите вокруг пирамидки. Вы были погружены в глубокую медитацию. Ваши стеклянные взгляды сходились в одном месте на потолке. Я не стал никого трогать и тоже сел рядом. Так прошло часов шесть. А потом стало твориться что-то неладное. Раздался звенящий звук, словно включилась какая-то установка. Я ощутил неприятную вибрацию. Каждый из вас вздрогнул, выпрямил спину, точно ему сзади ткнули под рёбра. От пирамидки протянулся тонкий синий лучик. Он прочертил на потолке, там, куда были устремлены ваши пустые взгляды, квадрат со стороной около метра. Получился чёрный провал, из которого повалила тьма. Она тянула вниз гибкие отростки, которые сплетались во что-то наподобие веревочной лестницы. Вы по очереди вставали, ловко взбирались по ней и исчезали в провале. Я потянулся следом, но руки и ноги воспротивились мне служить. Отверстие в потолке стало затягиваться. Я приставил стремянку. И успел заглянуть туда одним глазком. Тьма, клубящаяся передо мной, развеялась, и чудная картина выткалась буквально из ничего. Зрелище ошеломило меня. И тут – вспышка и боль. Точно ударили битой.
Когда я очнулся, то сначала подумал, что мне привиделся сон. Вы сидели в тех же позах, что и раньше. Люк в потолке исчез. На голове я нащупал порядочную шишку. В центре круга остался лежать только один камень. Что-то еще было не так. У Соломы вместо глаз были две полоски синего света. Я подошел к одному, другому – и отшатнулся. Под веками ваши глаза были налиты зловещим, мерцающим светом. На блаженных физиономиях замерли лепестки нездешнего света. В остальном, ваши тела были, как бездушные изваяния. Я остался один среди каменных манекенов. Вы были далеко. Вы меня бросили.
И тогда меня охватили страшная тоска, ревность и отчаяние. Почему вы смогли убежать, а я нет? Как я так лоханулся? Привычный мир представился мне мёртвой скалой, который кувыркается в космической пустоте.
- Ты сошел с ума от обиды, да? – догадался Глухов. – Так тебе и надо. Но лучше бы я был на твоем месте. Теперь расскажу, что приснилось мне.
Мне снилось, что мы разбрелись по залитой нежным солнцем, на редкость красивой равнине. Куда ни взгляни, кругом громоздились горы. Далёкие белые вершины приглушенно сверкали. Очертания ближних гор, там и сям вздымающихся посреди равнины, казались одушевленными. Самая ближняя к нам гора была чем-то похожа на спящего медведя. От нее исходило величественное спокойствие.
Воздух был чист, но я почти не дышал. Меня переполняло чувство свободы. Мы уходили молча, в одном направлении. Только иногда обменивались счастливыми взглядами. Никто не выказывал ни тени беспокойства или сожаления по поводу брошенного мира. Другая – полная, совершенная жизнь окружала нас, простиралась всюду. Было тепло. Ветер шуршал и звенел травой. На закате этот новый мир стал нестерпимо прекрасен. И в косых лучах солнца, прямо у нас на пути возникла необычная юрта. Её решетчатый остов был из белого металла, войлочные покровы покрыты сложными узорами, тонкие ремни украшены драгоценными камнями. Из юрты вышла красивая женщина в красном расшитом халате. Лицо у нее светилось, как серебро. Глаза были прозрачные. Она пригласила нас войти. В юрте обложенное камнями горело синеватое пламя. Искрящийся дым клубился под потолком. Женщина стала нас угощать диковинными яствами. Их вкус я не смогу передать. Не с чем сравнить то, что мы пили и ели. И хотя снаружи еще угасал день, небо в квадратном отверстии, куда вытягивало дым, был совершенно чёрным. Это показалось мне немного странным. Но вид этой женщины был так кроток и миролюбив, что я успокоился. Она обращалась к нам на каком-то другом языке, расспрашивала нас о жизни. И мы ее понимали. Она принимала нас такими, какие мы есть, со всеми нашими тайнами и пороками. Уставшие, обласканные, мы заснули.
Глухов замолчал и тяжело посмотрел на Феклистова. Тот жадно слушал, приложив к уху ладонь, и облизывал сухие губы.
- Ты, наверное, не помнишь, что было после акции? — произнес Глухов. – Ведь тебя положили в дурку. А я помню. Пол, Сорокин, Портнов и Соломея – все они очень переменились. Они стали полыми, скучными, мелочными, злыми и гадкими. Из них словно вынули душу. Выудили, как золотую рыбку. Они ничего не помнили. Я один знал, что произошло. Но хочешь ли ты это узнать?
- О, да! — глаза Феклистова зажглись сухим, нездоровым блеском. – Если бы ты мог представить, как нелегко мне приходится с моей собственной душой! Жжёт, разъедает! С какой бы радостью я от нее избавился! Столкнул бы её, как проститутку, в пропасть. И сам бы нырнул следом.
- Ну, так слушай. Меня разбудил жуткий грохот и тряс. Будто махина неба вгрызается в землю. Сначала мне показалось, что я снова очутился в нашем подвале. Так было темно. Но нет. Я сидел на земле под бездонным ночным небом. И вокруг меня был обведен круг. Точно в таких же кругах сидели Пол, Сорокин, Портнов, Соломея. Их лица были измазаны в пыли и перекошены от ужаса. Казалось, они утратили дар речи, и рабская покорность изобразилась в их вытаращенных глазах. Я посмотрел туда, куда смотрят они. И узрел великана. Он был тёмно-синего цвета. Кровь моя свернулась от ужаса, когда мне открылось его лицо. Это было лицо неземного, небывалого существа. У него были медвежьи клыки и когти. Страшный человек подошел к Соломее вплотную и обнюхал её. Третий глаз на его лбу открылся, и изо рта великана веером хлынула чёрная краска. Солома свернулась в клубок и стала похожа на чёрную овцу. Страшный человек не спеша достал нож и раскроил ей брюхо. Потом засунул в брюхо руку и что-то порвал там внутри. Затем снял шкуру, разделал тушу и побросал куски в большой котёл. Женщина с лунным лицом помешала в котле большой деревянной палкой и что-то ему сказала. Великан снова взял нож и направился к Полу. Обнюхал его. Снова открыл третий глаз. Однако на этот раз что-то его отвратило. Он подпрыгнул до самого неба и зарычал. Звёзды посыпались вниз и заплясали в траве, как стеклянные бусы. А Пол превратился в плиту из желтоватого известняка, лопнул по центру и стал осыпаться. Страшный человек набрал в грудь воздух и развеял каменную труху по степи. Я думаю, он побрезговал Полом, потому что тот был наркоманом со стажем.
Сорокина и Портнова великан превратил в баранов. Так же вскрывал им брюхо и рвал струну жизни, артерию вдоль позвоночника. Их смерть была мгновенной. Затем великан их разделывал и отправлял в котёл. От варева, кипящего в котле, очень вкусно пахло.
Феклистов нервно вскочил и заходил по комнате. Глухов невозмутимо продолжил:
- В ожидании своей очереди, я разглядывал небо. Казалось, что пар из котла, распространяясь по чёрной равнине неба, расчищает звёздные родники. Звёзды сияли всё ярче. Далёкие созвездия наплывали на землю, как призрачный дым. И сияние это было бесчеловечным. Прямо над моей головой, подобно хрупкой короне, дрожал Млечный Путь. Когда страшный человек направился ко мне, короткий окрик женщины с лунным лицом остановил его. Хозяин с хозяйкой сняли котёл и занесли его в юрту. Поразительно, но юрта теперь была высотой с гору. Спустя какое-то время, из юрты послышался храп, от которого сходят лавины.
Я хотел выйти из круга, но не мог. Внутри земляной борозды, не имеющей ни конца, ни начала, удерживал страх, сильнее которого я не знал. Даже страх разделить участь моих товарищей был в сравнении с тем страхом, как стрела в сравнении с баллистической ракетой. Когда небесные светила стали бледнеть, и повсюду разлилась жирная молочная мгла, полог юрты откинулся. Вышла женщина с лунным лицом. Её прозрачные глаза казались слепыми, а лицо – сразу приветливым и надменным. Сапожком она стёрла часть круга и показала рукой на восток, где высилась священная гора. Я поблагодарил ее – точно пёс лизнул ей руку. Когда она повернулась и стала уходить, я содрогнулся от ужаса и отвращения. Спереди она была прекрасна. Но спины у нее не было. Я увидел пустую форму, внутри которой подрагивали закопченные внутренности. Там, где у людей позвоночник, у хозяйки волшебной юрты был жгут из змей. Мелкие чёрные пауки осыпались с крестца и лопаток.
Я бросился бежать туда, откуда мы вчера прибрели, опьяненные красотой чуждого мира. Спотыкался, катился, снова бежал. Навстречу мне из-за священной горы вставало солнце. И тень от горы укорачивалась. Не я бежал – степь бежала подо мной, как быстрая жёлтая речка. Когда силы совсем иссякли, передо мной живой стеной вырос матёрый бурый медведь и заворчал глухо. Отерев заливающий глаза пот, я различил в медведе страшного трехглазого человека. Хозяина. Страх стал запредельным – и вдруг прошел.
*Не убежал*, — только успел я подумать.
Медведь, превратившийся в сгорбленного старика, направил мне в грудь острый коготь и отчётливо произнес: *10 лет, йована*.
Я грянулся оземь и полетел сквозь перекрытия миров. Десять лет, думал я, целых десять лет! Это же так много. Я столько еще могу успеть.
Чушь. Ничего я не сделал.
Кончив рассказ, Глухов подошел к Феклистову и заглянул ему в лицо. Неожиданно Феклистов расхохотался и снял с полки у себя над головой чучело медвежьей лапы. Снова Глухов отчетливо различил характерный запах, стоящий в мастерской таксидермиста.
- Медвежьей лапы тогда у меня с собой не было, — с глупым лицом признался Феклистов. – Но, чтобы как-то убить время, я рисовал карандашом медведей. Не меньше тысячи, наверно, нарисовал.
Глухов отпрянул и завел руку под полу плаща.
- Значит, это твои были камушки? – медленно произнес он. – Ты нарушил условия акции. Пронес в подвал часы и эзотерические предметы. Признаешь?
- Признаю, — кивнул Феклистов.
- Я тебя не виню. Но и оставить в живых никак не могу, — Глухов сделал быстрый шаг навстречу и вонзил под грудину Феклистова большой нож. – Актуальное искусство – это серьезно.
- Дхык! — Феклистов сдулся, обмяк. Глухов уложил его тело на пол, укрыл одеялом. А сам задумался. Тело Феклистова дёргалось и тряслось. Смерть была где-то рядом. Но Феклистов умрет раньше.