За жизнь

Нет, для меня за жизнь неинтересен разговор,
В ней все понятно вдоль и поперек,
Мне закурить бы «Приму», подойдет и «Беломор»,
И чаю мне бы крепкого глоток.

Куда спешите, прете, разбитное братие?
Пока не поздно, жми на тормоза.
Не сохранят – час неровён – шальное бытие
Ни крест, ни лобовуха в образах....

Ты просишь посвятить тебе стихи?
Дай знак и тотчас рифмы зажурчат,
Светлы, немногословны и легки,
Вот так они, возможно, прозвучат:
Я помню вечер в парке у пруда,
Деревья погрузились в тёплый мрак,
На небе одинокая звезда,
И время перешло на тихий шаг....

…А когда Исус вернулся на Тайную вечерю, смотрит — гулянка крутая идет, все бухие, ну и так далее. Спрашивает у Петра — чего это вдруг? Петр и говорит, — да Иуда угощает!
- А бабки откуда? – спрашивает Исус. Петр отвечает, — Да продал что-то!
Двое мужиков — попутчиков Антона по купе, а заодно — и распитию пива, грохнули от смеха....

Мальчик мой, любовь — это странная штука,

Я не бросаюсь такими словами.

Она может быть громкой, может шуршать без звука

Осенними листьями под ногами.

Она может быть в каждом взгляде, в подушке,

Пахнущей твоими духами....

Когда заберешься на вершину долгой прожитой жизни,
В основании которой фундамент поступков, надежд и идей,
Страшно взглянуть в пропасть, где находятся кости ближних -
Умерших давно и недавно, таких же, как ты людей.

Уходя по брусчатке истоптанной ночных городских улиц,
Как по гробам поколений тысячелетней давности,
Главное, иметь лица от жизни уставших умниц....

«Ярусский»- горделивая надпись, немного измазанная рвотой, светилась на черной футболке, как зубы в растянутой улыбке негра, перед кружком линчевателей. В ультрафиолете школьной дискотеки «Осенний бал» огонек русскости, трясущийся в слэме под « Иц май лайф», напоминал свет в конце тоннеля, расплывающийся в глазах пьяного автомобилиста....

Где-то в старой Англии, в ДевОне,
Осенью, средь медленных улиток,
Женщина сидит на теплом склоне
И плетет венок из маргариток.

Книжка рядом, мнет собой травинки,
В ней знакомо все, и так все пресно.
Разговоры в ней, одни картинки....

* * *
Ничего, ничего. Тут я, с краю присяду.
Батю, небось, схоронили? Да так, догадался: тоска в глазах и думы о прошлом. А моего, вишь, на покосе чуть не до смерти прижучило. Нет, не убило. Щас расскажу. Шли мы полдничать, гроза налетела. Батя на плече косу нёс....

Стороной, в невысохшей росе,
Обозначен лишь, но не помечен,
Я бреду туда. А что же все?
Почему торопятся навстречу?

Почему? — натруженный хребет
Искрошил извилин паутину -
Я не знаю. Я иду к тебе,
А они на рынок. За полтину

Прикупить, чего дадут — лоток
Счастья куль и вырезку туда же,
Налетай — со скидкою — а то!...

«Никогда не стоит недооценивать степень непредсказуемости далбоебизма» Народная тупость.

За большим круглым столом в просторном светлом помещении с высокими резными дверями на входе, с длинными золотыми занавесками на окнах и громадной хрустальной люстрой над самим столом сидело много народу....

Этой теме столько же лет, сколько и человеку на земле. Она много раз подымалась, колыхалась, успокаивалась. Вибрации говна в пределах нормы — такова его суть, до тех пор пока говно не перестанет быть говном, и вернёт себе право называться человеком. Право перед человеческой сутью, естеством, которому ты покорно изменил....

жизнь как насилие над самим собой

к нему привыкаешь

кому-то кажется что оно даже способно приносить удовольствие

но мы неудовлетворенны

на все 100, даже на 70

и не будем

какой-то мелочи не хватает

огромной мелочи

величиной с серебряную монету в ночном небе

я бросаю в бледное испитое с синяками лицо окурок

не попадаю

он остается мерцать в пепельнице угасающих точек

поздно смотреть на звезды

взгляд перебирается на огни<...

Уели. Урезонили. Достали!
Мой вам последний пламенный салют.
Уеду я. Уеду я в… Израиль...
Хотя туда, пожалуй, не возьмут.

Но я сказал! Без поворота, ибо -
Хомут на шее, на ноге капкан,
Обрежу всё, что надо — и к талибам,
Устроюсь камикадзей в ероплан....

Фотограф, снимающий фото в стиле бесстыдного ню
Не ждет меня, прячась в кустах, камеру ловко настроив.
А я непрерывно курю, смеюсь и пишу вам хуйню,
При этом не мерзну ни чуть, хоть голым стою на балконе.

В осеннем безумии клен, бросает листами в ебло,
Во рту моем двадцать зубов, а все остальное коронки,
И голубь в голодной тоске стучится крылами стекло,
И ветер октябрьский шалит, мою обдувая мошонку....

Затравленно,
С дыханием неровным,
В последнем миге
Знания твоём,
Отравленной
Реальность видишь, словно
Замедленной
И в зеркале плохом.

С усмешкою,
Кого все раньше знали
Прислугой лишь
Твоею и друзей,
Лишь пешками,
К стене тебя прижали,
Тебя, ферзя,
Царя земных царей....

Лил дождик октябрьский из тысячи струй,
Грустила в аллее промокшая лавка,
Кленовыми листьями выложил «ХУЙ»
На черном асфальте осеннего парка.

И режет печали отточенный нож,
И стелет тоска пеленою тумана,
Но может быть надпись мою ты прочтешь,
Под темным зонтом улыбнувшись нежданно....

Странно он себя чувствовал.
Давным давно забытое чувство легкости и какой-то нереальной свободы в мыслях, действиях, поступках, казалось бы — самых простых и незамысловатых, подкупало своей вновь обретенной новизной.
Разве что из совсем уже далекого детства Сергею припоминалось это состояние щенячей радости непонятно от чего....

Где вакуумно улицы продуты
и город опускается покато
к реке,
стою под вывеской «Продукты»,
я думаю,
с лицом дегенерата,

и кутается череп корноухий
мне в плечи –
в шарф удава словно,
всё стало отвратительной порнухой,
при этом
в самом худшем смысле слова....

* * *
Динь-дон-н… Р-рр-гаф!
– Ты!!! Ты-тыры-ты-ты-тты-ты!!! Ты доведёшь меня до каменной плиты…
Где-то далеко за раскрытым окном хлопнула дверца автомобиля, и песня стихла.
Пробужденья сладкий миг… просто на разрыв: колокола тянут в церковь, пёс рвётся к утреннему променаду, а мне бы выспаться и съесть тарелочку домашних пельменей....

Его везли,
И ангелы им пели.
Сирены вой.
Карета — красный крест.
Троил мотор,
Что сердце — еле-еле
Стучало в ожидании тех мест.
.
Его везли
С надеждой на спасенье.
- Достойно за мгновение свой век? —
Вопрос не мне....